Матвей Карташов - Сон Виолетты. Сказка для детей, потерявших свой возраст

– На самом деле, – вновь прервал ее Вестник, – это только ширма, за которой скрывается нечто действительно пугающее. Присмотрись внимательнее. Тебе не кажется, что пыльца слишком липкая, тягучая, обволакивающая? Тебе не кажется, что ты обернута этой пыльцой с ног до головы и находишься будто в коконе из пыльцы?

Виолетта неожиданно прекратила улыбаться и сосредоточилась на словах Вестника.

– Ты в коконе, Ви. Ты в коконе. Но не в том, который превратит тебя в бабочку, а в том, который превратит тебя в прах. Если ты хочешь избавиться от наваждения, если ты хочешь увидеть подлинную реальность, прислони к своим глазам здоровую руку, и тогда яркий свет пыльцы перестанет тебя ослеплять – и ты увидишь, ты все сама увидишь…

Виолетту одолело любопытство, и она неспешно поднесла здоровую руку к своим глазам. И как только она это сделала, то почувствовала резкий толчок, который оторвал ее тело от ее глаз. Как будто у нее открылось иное, особое зрение, способное заглянуть за ширму иллюзии. Ее сердце забилось быстрее, дыхание участилось, и она стала активнее жевать жвачку.

Виолетта увидела нечто жуткое. За чудесным светом скрывался чудовищный мрак. А в этом мраке обитало страшное существо с бездонными дырами вместо глаз. Это существо было само зло во плоти – темнее ночи, свирепей зверя, страшнее ужаса. Он был соткан из этой нескончаемой тьмы, но при этом обладал очень нежными и теплыми руками, которые излучали столь яркий свет. Именно этими руками он и держал сейчас Виолетту, создавая ладошками подобие кокона. Но он не просто держал ее, он не спеша сжимал свои ладони, выдавливая из Виолетты жизненные соки. Она увидела, как из ее больной руки сочится тонкими струйками еле видимый бирюзовый дымок, словно она тлела изнутри. Было очевидно, что это нечто хотело ее полностью высушить. Только сейчас она ощутила на себе тяжесть той пыльцы, которую ранее приняла за безмятежность. И эта безмятежность, как оказалось, выдавливала из нее жизнь.

Виолетта уже хотела было взвизгнуть, но голос Вестника вовремя остановил ее.

– Греби руками и всем телом, – произнес он решительно. – Греби как можно активней.

И Виолетта начала сопротивляться, начала барахтаться и извиваться как только могла. Со стороны казалось, что у нее начались конвульсии, но благодаря этому ее резко начало тянуть дальше, все глубже и глубже на дно.

Виолетта от испуга так активно махала руками, ногами и вообще извивалась всем телом, что не заметила, как оказалась на твердой почве. И движения ее больше ничто не сковывало, они вновь стали обычными.

– Я вырвалась? Я вырвалась?

– Да, Ви, теперь все осталось позади, все хорошо. Можешь больше ничего не бояться.

Виолетта наконец-таки осмелилась открыть глаза. Особое зрение пропало, а вместе с ним пропало и то грозное чудище во тьме.

– Но где я и почему все такое мутное? Я что, еще там, Веня? Скажи мне честно, я не спаслась? – Виолетта внезапно засомневалась в искренности Вестника.

– Ты вырвалась из пруда забвения, достигнув наконец его дна. Хранитель вечности не успел тебя высушить, и ты смогла спастись. Такое немногим под силу, но ты справилась, просочившись у него между пальцами, и теперь оказалась в испарении чувств. Поэтому здесь так туманно. Можешь больше не жевать. Приложи лучше жвачку к своей ране – оставшихся соков должно хватить, чтобы она зажила.

– Чьих чувств, Веня? Чьих чувств? – спросила заинтригованная Виолетта, при этом сделав все, что было ей сказано.

– Каждый, кто проходит через пруд забвения, становится никем. Стирается его жизнь, и остается только оболочка. Здесь такая оболочка зовется «проба». Из нее как раз и выходят испарения прежней жизни. Чувства, эмоции, воспоминания – все то, чем была наполнена личность и от чего она очищается. Так проба размягчается до первичных своих настроек. И уже затем ее переносят в цех шаблонов для дальнейшей переработки. Как раз этим и занимается хранитель вечности – он осушает жизни. Их остатки ты сейчас видишь в виде тумана. Бесконечное множество разнообразных судеб, все они становятся осадками в конце пути. Как губку выжимают досуха, так и душу здесь вычищают дочиста.

– Я не понимаю тебя, я совсем ничего не понимаю, – всхлипнула недоуменно Виолетта.

– Это ничего. Ты должна для начала прийти в себя, поэтому я буду много говорить. В этих краях вообще надо всем и помногу разговаривать, тишина крайне опасна. Понимаешь, здесь нельзя молчать, иначе тебя найдут и сразу отведут в цех. Тишина свойственна смерти, но никак не жизни. Поэтому и ты не молчи, Ви, разговаривай, разговаривай.

– Кто найдет, Веня? Не пугай меня, прошу, – с дрожью в голосе спросила перепуганная Виолетта.

– Труженики, конечно же, – тут же ответил Вестник. – Это те, кто размягченную пробу переносит в цех. Но это если совсем вкратце. Теперь, чтобы попасть домой, придется как следует постараться. Не получилось проскользнуть мимо стража, когда была такая возможность, значит, придется идти через пещеру откровений. А это… Постой. – Вестник неожиданно замер, перебив сам себя. – Постой. Они идут, определенно идут. Шуми, Ви, можешь даже покричать, только погромче. Надо обязательно погромче…

Из тумана вначале стали доноситься то какие-то то шлепки, то шорохи, а потом постепенно прорисовались две фигуры. Различить их было практически невозможно, лишь еле заметные очертания двух силуэтов и больше ничего. Вокруг стояла немая тишина, и только одинокий голосок Виолетты нарушал величественный покой этого мрачного места.

– Если хочешь услышать, о чем они говорят, прислони больную руку к уху, а здоровую – к земле, – посоветовал ей Вестник. – Только не прекращай издавать звуки.

– Я не знаю, о чем мне говорить, – произнесла Виолетта, прикладывая ладошку к земле.

– Необязательно о чем-то говорить, можно просто шуметь. Этого достаточно.

– Просто шуметь – это как? – озадаченно спросила Виолетта, поднеся вторую руку к уху.

– Я придумал: просто мурлычь, только громко. Пойми, неважно, какой звук ты издаешь, главное, чтобы он был.

Но Виолетта прослушала последние наставления Вестника, потому что внезапно почувствовала, как сквозь нее от земли проходят вибрации. Эти вибрации были не чем иным, как голосами незнакомцев. И хотя с их стороны не донеслось ни единого звука, Виолетта все прекрасно услышала. Она слышала их своим телом.

– Что значит никого нет? – спросил кто-то из них.

– То и значит – нет, – ответил другой.

– Чтобы не было – такого еще не было, – возмутился первый.

– Но нет же. Стало быть, и нет, – тут же парировал второй.

– И как нам быть? В таких ведь случаях надо как-то быть?