Татьяна Чекасина - Похождения светлой блудницы

– А, Томасик! – У Ани грубое контральто, она в тёмном платке, в пыльном халате, сцепляет провода датчиков. – Будем испытывать!

На столе измерительные приборы.

– Да? Вот эту? – Томасик догадливо кивает на панель: делает вид, – интересно.

Другой лаборант, Женька, латает трещины. Блок со следами мазни выдвинут в центр опытного зала.

Оба охотно говорят о работе. Рвение, как у Эдика Пахомова. Женька: «Такие испытания впереди! А мне в армию». Почему она тут, догадываются, делая вид, что нет.

– Вон та лопнула, осколок Ничкову в шею! А нас ругает, чтоб не лезли под стенд… – Трубит Аня, до чего непонятное существо!

Он будет, наверняка, ведь она бы намекнула. Да и готовит к испытаниям сам.

– Куда ты этот датчик?

– Павел Владимирович здесь велит! – Женька (наоборот) говорит пискляво.

Они называют руководителя полным именем и на «вы», она уменьшительным и на «ты». Она – диковинный цветок в огороде этих овощей.

…В то утро в кабинете Гуменникова… Мол, для неё фигура и наряды – главное, а вот Бином Ньютона… Мать кается: неправильно воспитала дитя, не выявила наклонностей. Мимоходом добавляет: «вроде, грамотная». Но, главное: благодаря профориентации в школе, печатает «слепым методом»! Да, да, не двумя пальцами! Насчёт грамотности верно, а вот о «слепом методе» – гипербола. Но мама старалась! В техникуме выкидывают машинку: одни литеры западают, другие ударяют криво. Кое-как втащил в квартиру водитель такси. Найден дед золотые руки. Литеры выгибает… «Тренируйся!»

Когда матери нет дома, она тремя пальцами тюкает. Да, так много, целый рассказ о том, как у девочки никогда не было папы, но идут годы, и её признаёт дочерью не кто-нибудь, а космонавт, любивший маму тогда, когда космонавтом не был. Не открывает математику и физику, не волнует Бином Ньютона, но так интересно, как два родных человека, наконец, встретились на этой, далёкой от космоса земле… Папка упрятана в ящик под игрушки. Отыгранные ею куклы охраняют тайну, которая и выведет на дорогу любимой работы.

Гуменников велит пригласить зав машбюро Маргариту Савельевну… «Это временно. Как уйдёт лаборантка из лаборатории вибраций, а она дорабатывает, ты перейдёшь на её место. Зарплата там выше», – обещает (и выполнил). Но учиться, учиться и учиться… Этой мантрой мать и директор итожат её оформление на работу.

Лаборатория вибраций… Ей нравится наименование. Не «коррозий металлов». В эту нацелилась машинистка Попкова, там у неё сестра, кандидат наук. Печатает медленней, но упорна. От её укоренения зависит, уедет ли она в родную деревню Поповку или будет лаборанткой. И чего в деревне ей не так? Маргарита Савельевна ограждает робкую Попкову, мол, Тамара – избалованный ребёнок и, вроде, племянница Гуменникова. Информация «подтверждается»: завхоз вносит электрообогреватель.

Лето, но говорят: лета не будет. Дождь день и ночь. В окно видно, как падает на тротуар вода, а над домами туча – огромный резерв.

Она у рефлектора… Тот, кто входит, в первый момент видит прекрасные ноги в мелких кокетливых туфельках.

Именно так и видит Ничков:

– У нас новенькая.

– Томасик! – Крепко накрашенные ресницы над очами, крупными, играющими.

В машбюро – Тамара (отрекомендовал Гуменников).

Ничков глядит оторопело (для неё вполне ожидаемый эффект).

– Паша. – Но ему неловко, что так назвался.

Она печатает. Вроде, нормально, но, держа марку «слепого метода» (и руководительница машбюро не умеет), путает буквы. Вместо «а» «п», не «о», а «р»… Ну, буквально, как слепая! Иногда целые абзацы… И «прозревает» перед приходом автора, листая «готовое». Не готовое! Это непоправимо!

Он, бегло глянув:

– Спасибо.

Выходит. Она выбегает. Его худая фигура в конце коридора. В комнате он один, бумаги на столе. В лице неуловимое.

– Дайте, я заново, – кивает на папку. И робко – в кресло.

– Да, ладно… – он поднимается, огибает стол и – на ручку этого кресла.

Обхватив руками её голову, целует. И – обратно за стол. Лицо бледное от волнения.

У неё звон в ушах…

– Я отдам, будто другая статья.

Она уходит: ноги в тонком капроне почти голые. Оглянулась, а он и не смотрит. Колдовство. И – долгоиграющее.

Она бегает за ним. Большего позора нет… Другое дело, – за ней. Бывало в один вечер трое. Мать откроет: «Можно Тамару?» Она – с дивана: «Учу уроки!» Второй, третий… и на работе…

Наваждение: перепутанные буквы, первый поцелуй… И она раба того, кто так целует. Не отойди он от кресла, могло быть всё, минуя её волю. Вывод: воля в голове, а не в теле, и тело не союзник головы, а наоборот. Иногда она в панике: головы нет, только тело. Оно пугает. Никакой фригидности.

«Не пойду к нему! В лабораторию не пойду!» – Хоть бы не услышала мать, как она плачет. А на утро вновь… На дверях: «Лаборатория стеновых панелей». Дверь открыта, рядовые научные работники тут, а зава нет. «Он на испытаниях». И она идёт на опытный завод. Там испытывается она, неопытный Томасик.

– Добрый день, – с неопределённой улыбкой Ничков, хлопает крышкой люка:

– Опять открытый? Женя?!

– Извините, Павел Владимирович…

– Ну, как ты?

Ответить бы «плохо», но робеет от его улыбки, глядя с отчаянием доведённого до крайности ребёнка.

– Куда ты – этот датчик?!

– Ну, вот, что я тебе говорила… – гудит Аня.

Ничков и Женька центруют блок на стенде.

– Навешивай! – отряхивает руки.

Лаборант прёт гири, и на прутья крепит первые грузы. От панели, облепленной датчиками, тянутся к приборам провода.

На шкале бегает стрелка. Аня фиксирует показания: длинные колонки цифр.

– Эта выдержит? – с деланным участием.

– Твои слова да богу б в уши, – басовитый отклик лаборантки.

А Томасик не видит панелей, от которых добиваются необыкновенной стойкости, лаборантку у стола, лаборанта, пробежавшего к люку в подвал за какими-то дополнительными гирями, и как он вынырнул, не видит. Она глядит, не открываясь, на Ничкова, трогает пальцем его щеку.

– Да, вывозился, – он вытирает пыльное лицо пыльной рукой.

– Паша, ты доволен?

В этот момент она, наверняка, более красивая, чем обычно, и готова например, к такому ответу: «Да, ведь есть ты».

– Тут дело!

И говорит (не то). О каком-то другом институте, где никакого дела, много бумаг. Умный руководитель Гуменников…

Ей грустно! В длинных пальцах (ногти сверкают перламутром) вертит ненужный проводок…

– Павел Владимирович! – фальцет Женьки. – А на эту сторону увеличить нагрузку или потом?

– Иду! – и он идёт к лаборанту.

Солнце, в воздухе цементная пыль. Проводок крутит, кидает… Вдруг одна нога – над пустотой. Балансирует, но… И догадывается: с ней нерядовое. Она падает…

…Томасик маленькая днями одна. В квартире телефон. «Мама, ты когда?» «У меня заочники…» Дома где-то в девять, но на кухне долго проверяет контрольные: свет под дверью. «Мама, а ты когда ляжешь?» «Спи, мне некогда».