Александр Гусаров - На изломе. Роман, повесть, рассказ

Женя вспомнил, как перед самым зачислением, когда контроль над абитуриентами был не столь строгим, он решил прогуляться по городу. Побродил по парку рядом с училищем, прошёлся возле драматического театра с яркими красочными афишами и через центральную площадь вышел на высокую, закованную в бетон набережную. Он долго стоял, всматриваясь в бегущий мимо быстрыми водоворотами поток полноводной реки. Городок с чистыми и зелёными улицами пришёлся ему по душе. Обратно Женя возвращался на маршрутном автобусе. Возле него, держась за поручни, стоял мужчина лет сорока с сумкой, источавшей свежий мясной аромат. Из неё выглядывали два батона колбасы. Женя невольно косился на сумку, часто проглатывая слюну. Вид у него был довольно невзрачный. До училища от своего родного города он добирался семь суток на поезде. Мама в дорогу смогла дать ему всего пять рублей. Деньги он потратил в первые дни путешествия. Один обед в поезде стоил рубль, и только в училище за последние несколько дней он поел. Но абитуриентов кормили неважно, у него заострились скулы, вытянулся нос, а шея стала выглядеть подобием лебединой и тонкой вроде цыплячьей.

– Как дела? – поинтересовался у него мужчина.

– Спасибо, неплохо, – сделав очередной глоток, бодро ответил Женя.

– В наше Дальневосточное училище поступаешь?

Он кивнул.

– Сам откуда?

– Из-под Москвы.

– Знакомых в нашем городе нет?

Женя отрицательно помотал головой.

Мужчина поставил сумку между ног и решительно достал из кармана бумажник. Он, не глядя, высыпал в ладонь всю мелочь и протянул ему полную горсть монет.

– Держи.

– Не надо, что вы, – сказал испуганно Женя.

– Что не надо? Дают – бери, а бьют – беги, – поучительно заметил мужчина. Глаза у него светились неподдельной добротой. – Поешь, как следует. В училище, поди, не балуют. У меня свой такой же, как и ты, во Владивостоке в мореходке учится. Первое время вечно голодный был. Шея на одной ниточке держалась. – Он с силой сунул ему в руку деньги. Жене пришлось принять мелочь в обе ладони.

Автобус затормозил на остановке. Мужчина подхватил сумку и, кивнув ему на прощание, поспешил к выходу.

Женя и его новые друзья устроили вечером настоящий пир. Мелочи было рубля четыре.

Ему припомнилось первое увольнение. Он тщательно гладил брюки и рубашку, начищал ботинки. На танцах в Доме офицеров его пригласила на «белый танец» девушка в жёлтом, облегавшем фигуру платье. Но он почему-то не мог запомнить её лицо, и в следующее увольнение Оксана опять сама подошла к нему. Он пошёл её провожать, и они до умопомрачения целовались в скверике возле её дома. Они встречались ещё раза четыре. А в конце первого курса батальон выехал на неделю в учебный центр, потом был ещё один выезд, так что в увольнение он попал лишь через месяц. Оксану он больше не увидел. На танцах она не появлялась. Женя не раз приходил к многоэтажке, до которой её провожал, но так и не встретил.

За первые месяцы учёбы Евгений возмужал и окреп. Высокий худой мальчишка превратился в хорошо сложенного молодого человека с большими карими глазами…

– Товарищ курсант! Курсант Холодов! – услышал Женя строгий голос.

Женя очнулся от воспоминаний и, обернувшись, увидел подполковника Долгих – преподавателя по тактической подготовке. Он успел рассмотреть множество морщинок на его тёмном обветренном лице. Долгих был человек, увлечённый своим предметом. Как-то зимой они стояли в две шеренги на высокой, обдуваемой всеми ветрами сопке, меняясь, временами местами. Первая шеренга принимала на себя порывы жгучего ветра. Подполковник, указывая вдаль, рисовал самыми живописными красками картины наступления. Ему и холод был нипочем, без перчаток он показывал рукой выдвижение колонн, где лучше спешиться, где находятся танкоопасные направления. Учил отыскивать ориентиры и ставить боевые задачи. Леша Красильников по этому случаю написал в ротной стенгазете: «Когда мы постигали науку побеждать, перед нами открывались великолепные виды, и лёгкий морозец румянил щёки». Морозец тогда был ниже тридцати градусов. На замечание ребят по поводу «лёгкого морозца», Лёшка напустил на себя важный вид и отшутился, что это, мол, в литературе называется художественным вымыслом и не более того.

– Я, товарищ подполковник, – вытянулся Евгений.

– Ты что же, честь не отдаёшь старшему по званию? – уже более мягко проговорил офицер.

– Задумался, товарищ подполковник.

– Химию, что ли, сдал на «отлично»? – спросил Долгих.

– Так точно. Почти.

– Молодец, но про воинское приветствие не забывай.

– Извините, товарищ подполковник. – Женя приложил правую руку к фуражке.

Долгих в ответ поднёс руку к виску и, чему-то улыбаясь, пошёл дальше по коридору. За то время пока Женя разговаривал с преподавателем тактики, ребята успели разобрать стулья возле кабинета химии и дружно отдали честь проходившему мимо офицеру.

Евгений вернулся к классу. Настала его очередь помогать своим товарищам. Кончилось всё удачно – экзамен по химии сдали все. После краткого подведения итогов Тулин скомандовал:

– Взвод, встать! Смирно! Выходи строиться у входа в учебный корпус!

Все потянулись на выход.

Женя вышел из класса и вновь подошёл к окну. Он снова попытался погрузиться в воспоминания. На этот раз от мыслей его оторвал сосед по спальному расположению Володя Каширин – шустрый худощавый паренёк, большой выдумщик по неуставному украшению военной формы. Он мог ловко заузить галифе, погладить хромовые сапоги – «хромочи». Их курсанты временами носили вместо тяжёлых яловых и, отполировать их так, чтобы они выглядели, как будто сшитые на заказ. Володя мог с особым шиком носить погоны со вставками, подшить с проволочкой белый подворотничок, навести стрелку на спине гимнастёрки и на рукавах, ушить козырёк у фуражки. Много чего ещё умел сотворить с повседневной формой одежды курсант Каширин. За все свои ухищрения он не раз делил службу во внутреннем наряде с Валерой Калиниченко.

– Меня «замок» послал! Есть еще кто здесь?! – спросил он и, не дождавшись ответа, уже совсем тихо добавил: – Пошли на построение.

Женя заспешил вслед за ним. В строю он продолжал предаваться воспоминаниям. Полюбившийся ему город стоял почти на самой границе, проходившей по фарватеру полноводного Амура. До неё было всего метров четыреста. В увольнение они выбирались на набережную, чтобы посмотреть на противоположный таинственный берег. Были тут и многочисленные кафе, где можно было купить мороженое, выпить кофе и просто послушать музыку.

На противоположном берегу начиналось другое государство. Казалось, протяни руку и дотянешься до мрачных зданий барачного типа. По улицам проезжали автомобили, подавая резкие сигналы. Фигурки людей сновали по своим повседневным делам. Женщины прямо на берегу реки стирали бельё. Буквально повсюду – в десяти или пятнадцати метрах друг от друга, как молчаливые свидетели «великого скачка» Мао Цзэдуна, торчали кирпичные трубы высотой метра по четыре. Китай того времени был страной аграрной. Вождь и учитель Мао поставил задачу каждому китайцу выплавить по горшку стали, и те вдохновенно взялись за дело, но сталь, выплавленная кустарным способом, никуда не годилась, и резкого экономического прорыва не получилось. Но только этим свершения в деле построения коммунизма не закончились – для того, чтобы поднять урожаи зерна, они однажды перестреляли почти всех воробьёв, из-за чего расплодилось огромное количество насекомых вредителей, и битва с воробьями привела к неурожаю. К своему экономическому росту китайцы шли путём проб и ошибок, в том числе и через многочисленные жертвы. В своём старании они перещеголяли даже наших вождей.