Татьяна Чекасина - 25 рассказов

Горевала его мама, – гроб-то не открыть.

Феденёв, вроде, не умер. Но «синдром войны». От гибели друга. В общем, и сам, вроде, погиб. Прав «папаша»: вредно ему «голову напрягать». Он у ворот в ожидании. Не рейса, заказа кого-нибудь пристрелить.

Когда бортовая на дорожном полотне, доски в глине острыми рёбрами. Шпунтовка – с укором: «Ну, Димка, даёшь…»

– Ни одной целенькой! – ноет Гремучкин.

Дождя нет, от земли – пар. И впервые после войны видит Феденёв, как цветёт и зреет этот мир. «Всё прошло, мой Августин…» Над молодой рощей чиркнула зарница. В окно кабины – ветерок, пахнущий мытой листвой.

Дверь открыта.

На стук (звонок не работает) – из другой квартиры немолодая пара, он и она.

– Там никого, а дверь…

…никого? – глядят в отворённую квартиру: ковры, картины, хрусталь.

– Я к подруге, – громко объясняет девушка.

– Как её фамилия? – щурится пенсионер.

– Женя Горьковая.

– Такой нет! – пенсионерка напугано.

– Когда-то тут неплохие люди. Я как-то им помог, – неодобрительно оглядывает девицу, её заметную одежду.

– Буквально вчера! Нет, на той неделе. Женька! Горьковая! Моя однокурсница. Бывшая.

– Вы, наверное, перепутали квартиры? – он кривит лицо: «чудо в перьях», хотя перьев на ней нет.

– Не будем вникать, – пенсионерка глядит, будто говоря: она врёт!

Они уходят к себе в квартиру, а девица – в приоткрытую дверь.

Он и она в одинаковых креслах глядят в телевизор. Криминальная хроника. Участились квартирные кражи.

– Слышала?

– Да-да-да! Петровна с первого этажа говорит: в микрорайоне ходит миловидная дамочка. Вид такой, будто в гости. Ридикюль (в нём – фомка!) Коробка из-под торта набита пакетами, которые она набивает украденным в квартире добром. Когда эта воровка выбегает на улицу, вид у неё, будто на вокзал и просит кого-нибудь дотащить сумки до такси.

– Откуда у этой бабки такие детали, она что, в милиции работает?

– Не она, её племянник!

Оба глядят на телефон.

Милиция реагирует оперативно: отделение неподалёку. Он и она, отталкивая друг друга, у дверного глазка.

– Пройдёмте!

– …но Женя Горьковая! А квартира?

– Опечатаем.

Суета на площадке, кружевной рукав махнул прямо в глазок.

– Дай и мне, – умоляет пенсионерка.

Шаги, и оба – к кухонному окну. На подоконнике банки с вареньем, но видно, как выходят два милиционера. Один впереди с гитарой, девица, за ней второй. И пропадают из видимости.

– «Моя милиция меня бережёт», – хихикает девушка.

Ответа нет. Дождь падает на гитару.

– Переверните струнами вниз! – велит она.

Перевернул немного торопливо. Пришли.

В милиции снуют деловитые работники, кто-то (явно не работник) пьяно рыдает. Бабий визг, грубый баритон: «Век воли не видать, гражданин начальник!»

Кабинет.

– Спасибо, Влас, – говорит хозяин кабинета, гитару – к сейфу.

Влас выходит.

– Пишите, – дана авторучка и бумага, озаглавленная: «Объяснительная». – Кто вы, где работаете. Где живёте. Цель посещения дома номер двадцать три квартиры двадцать девять по улице Рабочих.

– Это так необходимо?

– Так необходимо, – торопливо, так и гитару перевернул на улице. – Садитесь вон там в углу.

Столик, как парта: каракули, пятна.

– Могу на коленях, дайте подложить какую-нибудь книгу. Как вас зовут?

Он дал промашку: не представился первым, а эта девка напомнила. И опять торопливо:

– Клековкин Виктор Викторович.

Влас вернулся. Глядит. На ней пончо (юбка еле угадывается), колготки, как паутина, туфли мелкие с большими пряжками в виде лир.

– Лейтенант, взгляни-ка на гитару. Дорогая?

Влас берёт гитару деликатно (не понёс бы под дождём струнами вверх). Оглядывает:

– Думаю, да. – Струны трогает, и гитара в ответ не бренчанием, аккордом. – На деке нацарапаны буквы.

– Мои инициалы! – девица следит за его движениями одобрительно.

– Наверное, в той квартире нацарапала, – мимоходом замечает Клековкин.

– Ха-ха-ха! – смеётся задержанная.

И лейтенант глядит весело.

– Столик, – говорит, – грязный, – будто жалуется Клековкин, мол, гнёт из себя. Но все гнут до определённого момента.

– Такую посетительницу (лейтенант нарочно говорит так, будто она не задержанная) вы бы и за свой, Виктор Викторович.

Влас одолел в этом году юридический институт. Клековкин давно школу милиции. Но уже капитан. Специалист по квартирным ворам. У неё приметы той, шныряющей в этом микрорайоне.

Лейтенант уходит и уносит гитару.

Пока девица пишет, Виктор Викторович – к форточке, у которой в тайне (руководители не одобряет) покуривает. В тёмном стекле лицо мелкое, глаза жутковато уходят к переносью, и это, как правило, пугает допрашиваемых. Работнику милиции и ни чему обаяние. У Власа Потёмкина есть, но полные потёмки, – выйдет ли из него крепкий работник. Красавцы, это, как правило, сутенёры. С этой категорией знаком Клековкин, от них и бывают наводки для ограбления квартир. Например, один, кликуха Штырь.

Другое дело он, Виктор Викторович, он не красавец, а воровок ненавидит. Он не доверяет никому. В райотделе некоторые думают, – Клековкин излишне бдителен, но он уверен: «излишней» бдительности нет! Бывает: дело о краже, а там вскоре и труп…

– Вот, – подталкивает она бумагу к середине стола.

Клековкин любит моменты первых объяснений. Как фотографа радует превращение негатива в фотографию.

– Так-так-так, – Поднимает трубку телефона: – Сергеев, проверь-ка данные… – И «данные» диктуются. – Вы пишете: «Нигде не учусь, нигде не служу». На что существуете?

– Наследство.

– Укажите, от кого и сумму.

– Полякова Анна Васильевна. Моя бабушка. Умерла в мае. Девять тысяч долларов.

– И нигде не работаете?

– Я работаю.

– Где?

– Дома.

– Надомницей? Укажите ремесло: вяжете кофты, плетёте корзинки?

– …веники, – хохот. – Я – творческий человек, свободный художник.

– А-а!

А вот его мать моет полы в заводоуправлении «Электрокабеля»! И сестра там. А он, Витька вкалывал станочником на «ящике номер тридцать девять», потом армия: деревянная продуваемая ветрами вышка, автомат до онемения в пальцах, тундра, зэки…

В поведении этой девицы цепляющее. Вот когда шли они в райотдел, она приказала гитару перевернуть, в голосе громком выдрючивание, а ведь в плетёных, как сеть, колготках! Правда, нет информации: точно этот контингент (воровка и одновременно проститутка)? С ними он любит. Ишь, художница! Знаем мы эти художества! Наглая, будто барыня, он для неё прямо дворник!

– Кем была бабушка?

– Доктором наук.

– Вот видите! А вы… – Девка моложе его на пятнадцать лет, готов преподать урок.