Марк Казарновский - Мое счастливое детство

Ида Соломоновна Казарновская – моя бабушка. И я. 1936 год. Мамонтовка

Начался 1941 год. Война. Но детство не кончилось. Эвакуация. Васильсурск – Чебоксары – Омск, пароход, который замерз во льдах у поселка Лисий Нос, где и оказалось наше пристанище. Но вначале был поезд.

Нас воспитатели распределяли. Я оказался со знакомыми ребятами. Откуда – не знаю.

Поезд шел то быстро, то медленно. Чаще всего – медленно. Иногда вдруг резко тормозил. Тогда где-то слышался грохот, треск. Дети мало что понимали, они еще втягивались в войну. А взрослые тети пугались и, схватив малышей, садились на пол вагона. Оказывается, нас бомбили.

Но вскоре поезд побежал быстрее и так все бежал и бежал. А в вагоне было грязно. Туалет закрыли, он засорился навсегда. Все дети, равно как и взрослые, пользовались горшками или иными сосудами. Все это потом выливалось в открытую дверь вагона. На полном ходу. Так что к концу пути снаружи вагон представлял нечто. Да и внутри было ненамного лучше.

Потом двухколесный пароход вез нас по большой реке. Он шел по реке Иртыш и неожиданно стал. Замерз во льду. Неожиданно и весь Иртыш встал. Но так как лед еще тонок, то никого на берег не пускали. На пароходе же было одно теплое место – машинное отделение.

Пахло маслом, колеса тихо проворачивались, шипел пар в котлах. Мы сначала были ошеломлены, но потом пригрелись, притулились около какой-то трубы теплой и все заснули. Затем была дана команда на выход, и мы пошли по мосткам на берег. На берегу снова начался плач. Но уже не по мамам. Мы давно поняли, что мам пока не будет, и набирались терпения их ждать. А плакали многие оттого, что потеряли варежки. Некоторые их и вовсе не имели.

Наступила уже зима. Мороз прихватывал нос и щеки. Это ладно бы. Но вот руки. Пальчики. Потому что многие малыши падали, ручками попадали в снег. И было очень холодно. И больно. И мамы не было.

Однако вернемся немного назад, в теплые, но, как потом оказалось, страшные годы. В конец 1930-х.

1933 год – Германия – к власти приходит Адольф Гитлер.

1933 год – Германия – еврейские погромы.

1933 год – СССР – продолжение голода. Умерло до 7 млн чел.

И теперь я понимаю, почему моя няня Поля уже в 1940 году, сидя на кухне, плакала каждый вечер. А маме говорила: «Та ж не можу я исть, Цыля Мыхайловна. Як же я можу, коды усе мои голодують».

В год моего рождения, 1933-й, погибли Павел Флоренский, великий философ, и профессор религиозного права Павел Гидулянов.

В 1935 году снесли церковь у Покровских Ворот Успенья Богородицы. Наполеон, взяв Москву, церковь приказал поберечь.

В этом же году в СССР введен закон о смертной казни за побег за границу. Мне 2 года.

В 1936 году приехала в Москву Лина Ивановна Прокофьева, жена великого композитора. В 1949 году была арестована и долгие годы находилась в лагерях – Абязь, Потьма и др.

В 1937-1938 годах – Большой террор. Я уже понимал, что что-то тревожное в наш дом проникло. Веселье потихоньку ушло. Опалило всех. А след от ожога остался и живет в России и в наш XXI век.

А в 1937 году Россия двинулась. Куда, как спросила протопоповна у Аввакума: «До самыя до смерти, матушка», – промолвил сквозь пургу протопоп.

Об этом движении в лагеря ГУЛАГа и на скорую неправедную расправу замечательно написал Семен Липкин в поэме «Нестор и Сария» [4] Цит. по книге Р. Орловой «Воспоминания о непрошедшем времени». .

3 года (18.01.1936 г.). Первая трудовая лопата в руках

22 июня 1941 года – начало Великой Отечественной войны. Мне 8 лет.

Но есть и позитив. В 1935 году выплавка стали резко выросла. В этом же году, если верить журналу «МТС на стройке», животноводство в СССР шагнуло на недосягаемую высоту.

Воспоминания детства. Когда думаешь, кому это надо, то постепенно уверяешься во мнении, что эти мелочи – коммунальный быт, кремлевские пайки, дворовые мальчишки – и многое другое должны быть интересны иным поколениям. А там, глядишь, и иным мирам.

Мы, мальчишки Басманной слободы, начали осваивать дворы, закоулки и переулки, нам прилегающие, перед самой войной. Все было интересно. Добредали и до Яузы, которая была еще не очень грязная и рыбопродукцию в виде пескариков для нашего пропитания у костерка давала.

С няней Полей. 1936 год

Мелькают в моей памяти мальчишки, мои друзья, да вдруг фантазия нет-нет да занесет нас, мальчишек, в совсем иные времена.

Например, лужа. Лужа, которая находилась долгие годы в начале Земляного Вала, при улице Старая Басманная. Мы, мальчики, часто эту лужу «наблюдали», и различные фантазии в наши головы приходили. Но это было уже после войны. А до этих трагических для всех времен я жил с бабушкой, Полей и мамой в основном на даче в поселке Мамонтовка.

Зимой почти каждое утро у меня начиналось вот с чего. Я стоял у замерзшего окна и занимался важным делом. Пальчиком, а затем и двумя оттаивал дырочку в морозных узорах, что зима нарисовала на всех окнах.

Было это на даче в поселке Мамонтовка. По Ярославской железной дороге. Там, на даче, жили я, мама, бабушка и няня Поля. У меня няня считалась главной. Даже главнее мамы. И бабушки.

А оттаивал от мороза дырочку я для того, чтобы не пропустить приезда папы. Папа приезжал каждую субботу вечером. А в воскресенье вечером же уезжал в Москву. Правда, иногда не приезжал совсем. Телефона на даче не было, но прибегал шустрый сторож из близкого санатория и радостно сообщал. Мол, ваш папа просил передать, оне не приедут. Шли маневры. Или заседания. Или, сторож переходил на шепот, «в Кремль вызывали».