Марк Казарновский - Мое счастливое детство

Довести данное постановление ГКО до всех обкомов ВКП(б), в областях которых проходит размещение детей, эвакуированных в связи с военными действиями.

Председатель ГКО, председатель Совета народных комиссаров И. Сталин.

Секретари райкомов информацию получали исправно. Приводим несколько докладных от НКВД.

«Источник „Осетров“ информирует.

Воспитанников в проверяемом детдоме 157 человек. Помещение, где дети живут, сырое и холодное. Стены промерзли и покрыты снегом. С потолка течет. Дети плохо одеты, нет пилоинструментов.

Питание крайне скудное. Завтрак, обед и ужин – одно блюдо, картофельный суп. Хлеб по 400 г с перебоями. Известно, что Сельпо часть продуктов для детдома распределяют между собой. Нет прачечной, сушилки, в помещении для проживания холодно, сыро, грязно. Спят по два человека на койке.

У детей нет ботинок, зимних пальто, нет галош.

Дети грязные, постельное белье черное.

Подпись Осетров»

Вторая докладная.

«Источник „Белка“ информирует, что в детском доме нет столовой посуды. Имеется только 8 тарелок на 76 человек. Отсутствует столовая и кухонная посуда. Теплой одежды и обуви не имеется. Нет ни варежек, ни головных уборов. На 84 человека только двадцать пять шапок.

К сему Белка».

Докладные исполкома читать не имеет смысла. В них было написано, что детские дома всем обеспечены.

– Вот уж по кому штрафбат плачет.

Через два дня секретарь обкома с помощником, заврайоно и врачом отправились по детским домам. Что и говорить, картина была удручающая.

Однако за это безобразие в конечном итоге никто ответственности не понес. Только мы по-прежнему мерзли зимой, голодали круглый год и потихоньку превращались в виртуозных воришек. Но все-таки двое рядовых членов ВКП(б) выговор получили.

А мы, «вакуированные», заехали в детский дом близ деревни Лисий Нос. В нем уже жили ребята. Нас – ждали.

Наш многострадальный обоз медленно приближался, вернее, тащился по узкой снежной дороге. Между прекрасных золотых сосен, на что нам было совершенно наплевать. Потому что у нас мерзло все: уши, нос, вся голова, руки, ноги, коленки. Да что перечислять, все мерзло. Маленькие уже не плакали. Их хоть хорошо, в сани посадили да тулупами и сеном накрыли. Мы шли за санями, а последний ехал на санках дядька, который подбирал упавших.

Слава Богу, приехали. Многих уже в дом вносили на руках. Да и поморозились. У меня до сих пор два пятна на щеке. Как на мороз выйдешь, они начинают краснеть, кожа немеет и все лицо как бы пощипывает.

Нас ждали. В окнах головы, и на крыльце стояли ребята, но в пальтишках и шапках-ушанках. Слышался шепот: «Приехали, приехали. Вакуированные. Москвичи. Эй, глядь, паря, вон один какой черный. Цыган, видать». Это она про Изю. Кто-то захихикал. На них рявкнули воспитатели. В общем, дружелюбия мы не ощутили.

Поэтому я тихонько ребятам сказал: если будут бить, надо всем держаться вместе. А меня выпускайте вперед, у меня – ложка. О ней расскажу.

Это папа меня научил. Мол, солдат оружие из всего должен уметь делать. Вот ложка. Берешь и оттачивает да хоть камнем черпак. А рукоятку обматываешь платком. Вот и все. Оружие, да опасное, готово. Да, черпак утончается и уже такой ложкой хлебать суп, например, нужно очень осторожно, в момент весь рот изрежешь. Но в драке она, отточенная, ох хороша.

А пока нас повели в столовую. Грязную, стылую, с темными окнами. На столах стояли тарелки оловянные с жидкостью. Думали – суп, оказался – чай. Немного сладковатый. А в тарелках, потому что нету кружек.

Воспитатель звал нас «мальчики, пацаны, ребята». Я все ждал, когда крикнет: «Эй, враги народа», или «троцкисты», или еще как. Но нет, просто – ребята, и все. Он же нам объяснил, что сегодня ужина не будет и хлеба не будет. Не подвезли. Зато завтра – будет все.

Да как бы! И завтрака не было, кроме горячего чая.

Нам же есть очень хотелось. Я в коридоре слышал, кто-то сказал «ну просто катастрофа. Хоть вешайся». В общем, Нансен говорил, к холоду невозможно привыкнуть. А я добавлю – и к голоду.

Первую ночь мы спали в комнате, но кровати стояли в центре. Так как со стен текло. Наледь на стенах подтаивала и всю ночь капала. Топилась буржуйка, которую мы освоили еще в вагонах-теплушках.

К нашему удивлению, хотя мы так устали, что и удивляться особо не были способны, так вот, на кроватях были только – доски. Ни матрасов, ни подушек, ни одеял не было. Нам предложили спать по двое, а малышам – по трое. И как ни смешно или грустно – это было правильное решение. Потому что вдвоем теплее. Я лег с Изей, накрылись курточками и сразу провалились. Мне правда снилось весна. Потому что всю ночь со стен капала вода. Капель.

Утром нас подняли, отвели в туалет на улице, и директор нашего дома, худой, в очках, с изможденным лицом дяденька, рассказал нам порядок жизни. Он был простой, как в тюрьме. Не разрешалось: ругаться матом, обижать маленьких, драться, воровать, курить.

Нужно: учиться (как сказал Ленин), помогать слабым, вести хозяйство детдома, потому что это теперь и ваш дом. Ваша семья.

– Хочу спросить, пан директор (я не пан, я товарищ директор), – вылез, как всегда, Изя. – Придут ли до нас письма? Потому что моя семья есть еще на земле отцов – в Польше.

– Конечно, почта работает. Не быстро, сейчас заносы большие, но письма доходят. А что до твоей семьи, то я советую привыкать – теперь твоя семья – этот дом.

Я тоже не утерпел.

– А как с едой, товарищ директор. И нам холодно спать. Ни подушек, ни одеял. И очень хочется есть.

Тут директор вздохнул и сказал:

– Я уже поднял на ноги весь район и все деревни. Все будет. Нужно чуть-чуть потерпеть, ребятки. А сейчас мы распределим вас по классам. Но ваш отряд, эвакуационный, мы не расформировываем. Вы уже сдружились, будьте вместе. Только выберите старосту группы.

Выбрали меня. Я тронную речь не произносил, но сказал, не читая еще «Трех мушкетеров», что мы должны жить по принципу: все за одного, один за всех. Кто-то не понял, но главное – нас повели завтракать.

Дали кашу перловую и чай сладкий. Хлеба не было. Да и каши только на две-три ложки. Надо было что-то делать.

А что делать, известно – воровать. Обязательно, если хочешь хоть как-то жить. Правда, Изя мне сказал, что проше панам, но он воровать не может. Мы это поняли. Будешь хранить продукты да деньги. Ни того, ни другого не предвиделось. Но зато Изя был при деле и с гордостью мне показывал свой польский рюкзачок, чудом сохранившийся и, к сожалению, совершенно пустой.

А в нашем отряде сложилась группа ребят 10–13 лет, которая и руководила жизнью. И неплохо. Мы еще не хлебнули хулиганства. Хотя уже многое знали. И, главное, уже умели употреблять соответствующую лексику.