Юрий Сидоров - Портрет

– Ревмира! – неожиданно для самого себя, а уж для ребят в кузове и подавно, вскрикнул Матвей.

– Что с тобой, Зарубин? – покрутил у виска Женька Кудрявцев. – Ты вообще сегодня странный, никогда таким не видел. То в музее стоишь как вкопанный, то сейчас орешь невесть что. Что еще за Ревмира?

– Революция мировая! – торжественно провозгласил Матвей.

– Ты нас за дураков не держи! – отрезал Кудрявцев. – Не лыком шиты, кое-чего понимаем. Что за Ревмира? Я на нашем строительстве не знаю ни одной.

Матвей покраснел и покрепче ухватился рукой за борт. Он принялся всматриваться в степную даль с лесными островками, сбегавшимися ближе к горизонту в целый архипелаг.

– Мотька! – хлопнул приятеля по плечу Лешка. – Ты чего: вчера совершеннолетним стал и сегодня с катушек от этого поехал? Кончай хреновину нести! Футбол сейчас будет. Иль забыл? У шестой бригады кровь из носу надо выиграть! Играть-то будешь?

– Буду, – выдавил из себя Зарубин и снова отвернулся к степи и лесным островам, на фоне которых ему чудился растворившийся в воздухе образ Ревмиры.

Я-5 лихо притормозил на повороте, откуда до видневшихся на горизонте темно-зеленых брезентовых палаток было с добрый километр, и остановился как вкопанный. Матвей еле сумел увернуться от «поцелуя» с бортом. Другим повезло меньше. Повсюду неслись чертыханья и не только – более крепким словцам тоже хватало места. Кто сидел возле кабины, начал интенсивно молотить по ней кулаками:

– Ей, водила, ты чё, дрова везешь?.. Совсем офонарел!.. Давай к палаткам сворачивай!

Из кабины высунулось смущенное белобрысое лицо шофера, молодого парнишки. Он появился на строительстве совсем недавно, пару недель от силы, так что никто из бригады не знал, как его зовут. Парень, почувствовав недоброе настроение обитателей кузова, извинялся как мог, но везти до палаток наотрез отказывался: дорога от поворота туда вела ужасная, с глинистой низиной посередине, где уже несколько раз застревали машины. Перспектива толкать грузовик заместо футбольного турнира не вдохновляла абсолютно никого, потому, вдоволь покричав и отпустив в адрес водилы все положенные комплименты, ребята потянулись в лагерь пешим ходом.

Лешка Хотиненко бегал по полю как угорелый и стремился взять всю игру на себя. В матче с шестой бригадой начался второй тайм, а нужного результата не было – пока лишь 2:2. И что самое обидное, ни одного из этих двух мячей Алексей не забил. Хотиненко при каждом удобном случае любил подчеркнуть, что был в трудколонии лучшим футболистом за все годы ее существования, благо подтвердить или опровергнуть сие утверждение мог только Мотька. Понятно, что в силу трудколовского патриотизма и личных дружеских отношений особого выбора у Зарубина в таких случаях не было.

Играл Лешка действительно самозабвенно, на любой позиции. Только на воротах не стоял, тут темперамент не позволял – выбежишь вперед, и того гляди мячик и закатают в оставшиеся пустыми ворота. Конечно, Хотиненко предпочитал быть в нападении, но при необходимости, надо отдать должное, не гнушался отбивать атаки соперника.

Сегодня Алексею кровь из носу надо было забить как можно больше голов. Рядом с боковой линией неровного, заросшего свежей травой, но уже вытоптанного в районе обеих штрафных площадок поля стояла, смеясь и неистово хлопая в ладоши, Павлина Овечкина. «Поля возле кромки поля», – скаламбурил про себя Хотиненко, отбирая у соперника мяч и ныряя в стремительную контратаку.

За прожитые на свете девятнадцать лет ни одна девушка не взбудоражила Лешкино воображение. Да и где? В трудколонии одни пацаны, в школе девчонки городские, которые воротили свои носики в сторону. Да и не прилетели тогда еще к Хотиненко любовные амуры. Недаром говорят в народе, что всякому овощу свое время.

Поля тоже поначалу не натянула в Лешкиной душе никаких струнок. Да и холод был зимний, что там разглядишь в женской фигурке, упакованной в ватные штаны и стеганку. Это теперь, когда солнышко в их, считай, южнорусских краях начало припекать, вызывая неотвратимые изменения в одежде, можно разглядеть, какая у кого фигура. А вчера, во время первомайского митинга, Поля в алой косынке и белой праздничной блузке особенно взволновала Лешкино сердечко.

Вечером, когда по случаю праздника собрались за расстеленными прямо на траве, рядом с палатками, скатертями, где-то добытыми усилиями комсомольского бюро, лицо Павлины, освещенное сбоку лучами клонившегося к горизонту солнца, показалось Лешке потрясающе красивым. Да и Полина фигурка, в которой чуть заметно проявлялась склонность к будущей полноте, была что надо. Потянуло Лешку к девушке, пусть и без огненной страсти, но зато прочно, по-простому, по-нашенски. А Павлина в ответ никак не выделяла Алексея, одинаково ровно улыбаясь всем. Даже Мотьке Зарубину, вчера заметно охмелевшему после длительного соблюдения сухого закона, – директор строительства товарищ Вигулис разрешил снять запрет в честь Первомая. Хотя на Мотьку мог повлиять совмещенный с общенародным праздником собственный день рождения – вся бригада в полном составе лезла к нему чокаться. И никто, кроме Лешки и самого Зарубина, не ведал, что Мотька никогда не знал настоящей даты своего появления на свет.

То ли от этих воспоминаний о вчерашнем вечере, закончившемся у огромного яркого костра, то ли еще от чего, но Хотиненко умудрился попасть в штангу в стопроцентно голевой ситуации. От отчаяния он рухнул на траву и обхватил голову руками.

– Вставай, чего разлегся! – понеслось со всех сторон, а Поля заразительно засмеялась.

Лешка подчеркнуто медленно поднялся, немного похромал для приличия и, приняв левой ногой отпасованный ему мяч, с места в карьер рванулся к воротам соперника. Но день сегодня явно не задался. Удар пришелся намного выше перекладины, мяч отлетел в низинку с чвакающей под ногами жижей. В такое место лучше идти в добротных сапогах, но кто ж в них играет в футбол? Да и сапоги, честно сказать, пока имелись не у всех – со снабжением было туговато. Изрядно измазавшийся глиной, Алексей вернулся на поле и доиграл матч без настроения. Мало того, что сам не забил, так еще и на последних минутах третий гол от шестой бригады пропустили.

Зато как приятно было потом в бане! Вся усталость и раздражение от спортивных неудач ушли далеко-далеко, а молодое, сильное тело вновь жаждало деятельности. Баня была одним из двух, наряду с двухэтажкой для начальства, сооружений в жилом городке, которые с натяжкой можно было назвать капитальными. Она гордо возвышалась над брезентовыми шатрами палаток. Когда Алексей с Матвеем приехали в Потехино в феврале, баня уже была. Говорят, ее нашли где-то на окраине Потехино и по приказу Вигулиса перевезли на территорию Соцгорода в разобранном виде. Банным стал выходной день шестидневки, в будни приходилось после работы довольствоваться рукомойниками да обливанием по пояс. Но это сейчас, когда наступили теплые деньки, раньше подобную водную процедуру позволяли себе только самые отчаянные. Ничего, впереди лето. Светлыми вечерами теперь можно будет бегать купаться на тихую спокойную Мотовилиху, несущую свои воды в направлении неблизкого Дона.