Алексей Брайдербик - Собрание сочинений. Том 1. Рассказы, миниатюры, стихи

Беспокоимся ли мы еще о чём-то или о ком-то?

Да, мы беспокоимся о многом.

Нас беспокоит, например, мысль о потере своего острова.

Нас беспокоит не только возможность утратить свой остров, но и перспектива самим исчезнуть, вернее, мы беспокоимся, что после нас останется голое пространство, что его потом никто не освоит и не заселит.

Мы беспокоимся, что нам придется покинуть свой дом, к которому привыкли мы сами, наши дети, где жили наши предки, и переселиться на большую землю.

Наверное, можно спросить: «Разве это плохо?» Я отвечу: «Может быть, нет». Но сможем ли мы там не потерять себя, сохранить в себе дух островной жизни?

В любом случае это всё только беспочвенные беспокойства. Мы прекрасно научились справляться с беспокойством о море. Чтобы оказаться в нём без ничего, надо для начала потерпеть кораблекрушение, пережить переломный момент, а ведь всякая катастрофа – это ситуация, делящая жизнь на череду старых и новых обстоятельств и событий.

Чтобы начать беспокоиться – надо придумать себе такие обстоятельства, из-за которых в душе зародится это самое беспокойство.

Честно сказать, нам от моря ничего не нужно, всё необходимое мы получаем с большой земли – благо мы с ней связаны широким мостом. Морем мы только любуемся – для чего еще оно необходимо при наших-то возможностях и обстоятельствах?

Мы умеем справляться с нашим беспокойством, трезво и скрупулезно оценивания ситуацию.

Мы научились преодолевать и беспокойство о том, что однажды наш остров вдруг останется без нас. Как такое могло бы произойти? Никто из нас не собирается перебираться на большую землю, нет таких бедствий или стихий, которые смели́ бы нас и наш остров с лица земли. Землетрясений в наших краях не бывает, не случается даже разрушительных бурь и штормов.

Впрочем, нет! Иногда случаются штормы и бури, но они ничтожны в своей ярости и так непродолжительны, что мы не воспринимаем их всерьез. Немного подует сильный ветер, блеснет с десяток молний, погремит гром, запенятся и заволнуются морские волны, но вскоре всё стихает. Небо сбрасывает облачные доспехи, появляется солнце.

Мы не истребляем друг друга, мы одно сплоченное общество, а значит, с нами ничего не случится.

Если всё так легко и просто для нас, почему же мы всё равно о чём-то беспокоимся?

(о противоречии)

Когда ангел прилетает к человеку, то задает ему один и тот же вопрос: «Хочешь ли ты, человек, чтобы я – ангел – стал твоим защитником, верным и преданным другом?»

Человек всегда без промедления и раздумий отвечает: «Да, конечно!».

Они обнимаются, а потом ангел становится невидимым. О его присутствии напоминает легкое колыхание лепестков на цветах в безветренную погоду или солнечным блик на стекле. Если же человек попадает в беду, ангел непременно откликается на его зов.

У меня с моим ангелом было так же. Мой ангел был красивым и статным.

Я относился к нему как к брату. Мы с ним бродили по земле. Находили приют в разных городах и странах. Однако всегда возвращались в мои родные края. В ночной темноте я освещал перед ним своей любовью, дружбой и преданностью весь мир. Днем я следовал за ним – тенью его больших белоснежных крыльев. Он указывал путь к тому, что делало меня добрым и благочестивым.

Иногда случалось так, что моя душа и человеческая сущность рассыпались на части. Так всегда бывает с людьми, когда они не знают, как поступить: много вариантов – и много исходов. Мы вместе находили правильное решение, и я вновь становился целым – самим собой. К слову, мой ангел также не раз находился на распутье.

Я брал его за руку. Он обнимал меня своим крылом.

Когда я спал, он был моим сном. Когда я бодрствовал, ангел был моей явью. Я был в ответе перед ним даже в большей степени, чем он передо мной, поскольку боялся сделать что-нибудь такое, что могло бы его обидеть. Кто знает, возможно, я, не замечая того, и совершал какие-нибудь поступки, огорчавшие моего ангела, только он молчал об этом.

Мы с ангелом проводили вместе много времени и ни о какой разлуке даже не помышляли. Не страшна разлука, пока знаешь, что можешь противопоставить ей желание быть вместе. А время шло, но мы не обращали на это внимания. Мой ангел хранитель – лучший из друзей. И в танце под мерцанием далеких галактик кружилась наша с ним дружба.

Всякая трагедия – это потрясение устоев, а наше существование – лишь незначительное препятствие на пути ее неотвратимой и всегда катастрофической воли.

Трагедия вошла в мою жизнь…

…Меня и еще несколько человек пригласили на открытие новой семинарской школы. Мы находились в здании. Возможно, крыша не выдержала тяжести стоявших на ней массивных крестов – я еще в первый раз увидев их на крыше здания, спросил себя: «Разве одного креста недостаточно?». Или может, архитектор ошибся в расчетах или рабочие – при строительстве. В чем бы ни была причина, крыша школы обрушилась. Мы оказались погребены под завалом.

Мы бы умерли, если бы не наши ангелы хранители. Мой ангел был среди других, но держался позади остальных. Ангелы слышали наши мысленные мольбы о помощи. Нам не надо озвучивать собственные просьбы, достаточно, не произнося ни звука, кричать в небеса из собственных душ.

Всех спасли – и это благо. А вот меня такая удача обошла стороной. Мои травмы были серьезными, и я уже собирался распрощаться с этим миром. Тогда мой Ангел, почувствовав это, совершил удивительный поступок – он пожертвовал своим бессмертием, вечностью ради моей столь короткой и столь хрупкой жизни. Смерть отступила – тьма и забвение ушли.

Я выжил, а мой Ангел умер.

И что потом? Меня захватила и долго не отпускала злость от того, что я потерял своего Ангела, она затмила мою боль, горечь и печаль. Впрочем, мне кто-то сказал, что моя злость – это и есть оборотная сторона боли, горечи, печали. Просто не всегда и не каждый переживает их так, как это должно быть, по нашему мнению. Моя злость – это внешне искаженная боль, горечь и печаль. Мне плохо.

Обратная сторона моей злости – отчаяние от понимания того, что у других ангелы живы, а своего я больше не увижу. Я не мог унять злость, она – это сплав прочих моих горечей. Вот что я чувствовал, сжимая кулаки и стискивая зубы.

А впрочем, гнев и злость мне некуда было выплеснуть – бездарные, неблагодарные и бесполезные чувства, не позволявшие забыть о причине утраты и изо дня в день изнурявшие меня.

Моя потеря равносильна смерти. Я понимаю, что нет смысла желать такого же горя не только тем, кто ни в чем не виновен, но и тем, кто, может быть, заслужил этого, поскольку ничто не восполнит твоей потери. Я сочувствовал сам себе.

Я не укорял себя, хотя это первое, что делают люди, когда умирает тот, кого они любили. Чем укор может помочь? Винить себя – значит только это и делать. Обдумывать сложившуюся ситуацию и укорять себя – я только на это и способен.