Игорь Сибиряк - Люди. Годы. Жизнь. Книга вторая

Дни отпуска и отдыха брата пролетели очень быстро. А нам, детям, еще хотелось побыть всем вместе на лесной полянке Шувалова, походить с Борисом в магазин на гору за конфетами «ирисками» к тете Тане из сельпо. Все когда-то кончается, только детство не воспринимает это как закон жизни. Нам всегда казалось, что хорошее в детстве не кончается, а живет постоянно в наших душах, сердцах. Безжалостное колесо времени подошло и к нашему дому. В один из дней второй половине августа, мы всей семьей провожали гостей из далекого города Львова. Как потом оказалось, это была наша последняя встреча с Алидой и нашей красивой девочкой-племянницей Маринкой. Шел 1960-й год. В конце этого года брат написал маме в письме, что Алида не хочет жить в военном гарнизоне Львова, выражает желание поехать в Москву, пожить там у своей родной тети, та не против. Переписка с Борисом стала затихать, мама сильно разволновалась, не находила себе места для успокоения. Её волнение передалось и нам, детям. Родители никак не могли повлиять на решение Алиды. Вскоре Борис сообщает, что он выходит в отставку и едет жить к старшему брату Дмитрию в город Ставрополь. Все, военная «карьера» брата бесславно закончилась, начинаются его гражданские мытарства по налаживанию новой, неведомой жизни. Мама разрывалась в догадках – как это так, сын едет в одну сторону, а Алида в другую. Через год, зимой 1962 года, без предварительного сообщения к нам в Заводоуспенку приезжает Борис, без всяких вещей – в демисезонном пальто, костюме и, с легкой поклажей, маленького чемоданчика. С порога ничего не объясняет родителям. Мама засуетилась на кухне собирать обед, в тайне от нас вытирала слезы, отец хмуро разгадывает выражение лица блудного сына. Мы старались не попадаться на глаза нашему брату, догадывались, что в этот раз он не привез нам никаких гостинцев. И последующие дни жизни с нами, мы ничего доброго от него не получали. Сели все вместе дружно обедать, приехал и брат Герман с работы, узнав, что дома находится средний брат, с которым он вместе рос в Сибири.

Старший и любимый брат Герман (1926—2004) с любимой всеми нами собачкой Диком по дороге на Торфоучасток. 1962 год.

В ходе обеда взрослые разговорили Бориса, заставили рассказать, что случилось в его семье. За рюмкой водки он выложил всю подноготную последних лет жизни с Алидой. Ей нравилась столичная жизнь и никакая другая. А раз так, то Борис ей не попутчик в такой жизни – он просто не в состоянии устроиться в столице работать и получить квартиру. Алида подала на развод. После суда он собрал вещички и поехал к нам, на Урал. На третий день после приезда, брату удалось устроиться на нашу бумажную фабрику в конструкторское бюро, на должность техника-конструктора. Со скрипом стал привыкать к трудовой жизни одинокого мужчины. Увлекся фотографией, много снимал нашу красивую природу и нас в ней. С наступлением весны ходили с ним в лес на подсочку березового сока.

Слева направо: я, племянник Сережа, Володя Куроптев, мы все с одной улицы. 1962 год. Фотографировал нас мой брат Борис, фотограф-любитель. (1933—1973) Он в то время жил с нами в Заводоуспенке, вечная ему наша благодарная Память!

Пока набирались соком наши баночки, разводили костер, пекли картошку, жарили сальце с луком. Это занятие нас радовало с середины апреля и до первых дней мая. Сокодвижение прекращалось, мы начинали заготовку метел на летний период. В неделю Троицы заготавливали березовые веники для баньки. Одним словом Борис находил домашнюю полезную работу, увлекал и нас, подрастающих ребятишек. Но самым увлекательным занятием с середины лета начиналась пора сенокоса. Борис научился отбивать косы на чугунной бабке, менял и подгонял косьё, регулировал крепление ручек, готовил главное орудие труда к предстоящей поре сенокоса. Наступает долгожданный день отъезда в березовые колки на сенокос. Наш покос находился по дороге на деревню Цепошниково. Примерно по средине этой дороги сворачивали и углублялись в лес. Отъезжали ранним утром, часов около пяти, чтобы успеть до жары накосить травы как можно больше. А мы, дети, проходили вдали от косцов, убирали из травы большие ветки берез, набросанные ветром с высоких деревьев. К зениту восходящего солнца косьба прекращалась, мама кормила наемных рабочих обедом, затем они отдыхали до полной просушки сена. К вечеру заскирдовали множество копенок, готовых для погрузки и вывозки домой, на сеновал. Такая работа продолжалась дня два, три пока не накосится два больших воза грузовой машины. Такого количества сена нам хватало на зиму нашей коровке Майке и подрастающему бычку Мишке.

К вечеру все сено свезли на наш двор, часть сметали на сеновал, остальное просто с улицы перенесли внутрь двора. Мама всех работников приглашает на заключительный ужин. Приглашенные рабочие, братья Герман, Борис и отец посидели за столом от души. В конце сытого угощения встает один из родственников приглашенного рабочего по фамилии Жижа и произносит, обращаясь к отцу:

– Степан Андреевич, надо бы рассчитаться с нами за работу и мы уходим.

Отец от услышанного опешил, не знает, что сказать, в смущении выговаривает:

– Так ведь перед началом работы вы не ставили такие условия, что помимо хорошего угощения, вам будут нужны и деньги для расчета, я их не готовил, они все пошли на завтраки, обеды и добрую выпивку. Я же пенсионер, где мне взять таких больших денег.

Тут встает из-за стола брат Герман, бывший фронтовик с железными нервами и, он не выдерживает такой наглый напор хохлов:

– Да вы, что, мужики, совсем обнаглели, вас два дня поили, кормили на убой, а теперь вам еще и деньги подавай, а нуко марш домой, впредь не попадайтесь мне на глаза, дам тумаков как наглецам за унижение нашего престарелого отца.

После слов Германа, братья Жижа подхватились как ужаленные и выскочили на улицу. Только их и видели. Много позже отец узнает – жители поселка перестали их приглашать по найму, дополнительный заработок братьев закончился. Весь этот спектакль мы, дети – брат Сергей, сестренка Лариса и я, прослушали, находясь в дальней комнате нашего дома, а приглашенные ужинали в проходной от кухни комнате. Радость проведенного дня на сенокосе была омрачена выходкой ненасытных, обнаглевших поселенцев в наших уральских краях. Наша мама приняла близко к сердцу вечерний скандал, долго копошилась на кухне, не могла заставить себя лечь спать. Отец все ночь вставал, постоянно курил, пил чай, не находил себе места. Утром следующего дня зашел Герман, успокоил родителей от выходки хохлов. За дневной работой скирдования сена на зиму, мы успокоились, забылись, вернулись к прежней размеренной жизни нашего многолюдного дома.