Марина Журавлёва - Чужая вина

В это время я и начала свои бесконечные поиски. Как я позже прочитала где-то в интернете, я думала, что стою на берегу и жду корабля, не зная, что на самом-то деле я – в аэропорту. Мудрое высказывание, которое я теперь часто вспоминаю, тестируя реальность, в которой сейчас нахожусь. Почему-то раньше я думала, что любовь можно взять только у одного родителя. Ох уж эти запреты брать у отца, первого мужчины в жизни! Я так долго смотрела в одну сторону, вспоминая и обижаясь, что ты чего-то не сделал и не сумел мне дать! Грусть и печаль – это всё, что мне осталось переживать.

Хотя нет, это неправда, осталось не только это. Ещё и любовь, которую я, наконец, разрешила себе почувствовать, возможно, первый раз в жизни. Любовь безо всяких условий, без просьб, оценок и советов. Так необычно писать, что ты принимал меня любую. Отец, ты переживал и тревожился, когда в восемнадцать лет я пошла в лес собирать грибы с моим другом, и мы долго не возвращались. Ты сам перерабатывал свою тревогу, не нагружая меня ей. Из последних сил выкарабкивался из болезней, отодвигая свою смерть, выживая год за годом после инфарктов. Ты просто очень сильно меня любил, и это тяжёлая потеря для нас обоих – что мы так мало говорили друг другу о любви.

Я радуюсь, папа, что всё же сумела разглядеть её через столько лет и неожиданно для себя смогла стать счастливой. Уже без тебя. Твоя любимая дочь. Вот об этом-то ты всегда знал».

И, точно вдогонку, Ася записала ещё одну мысль, прозвучавшую в голове, как контрольный выстрел: «Я никогда не смогу подойти к тебе, взрослому отцу, будучи сама взрослой, как сейчас. Мы больше не сможем встретиться. Никогда».

«Совершенно белые стены, такая же белоснежная простыня, а под ней – лицо дочери, без единой кровинки, неподвижное, – шепчет про себя Ася, раскачиваясь на стуле с закрытыми глазами. Чуть не падает с него и продолжает внутреннюю речь: – Самое страшное уже позади, операция закончилась, дочь сейчас привезут…»

Открывается дверь, и очень громкий голос санитарки отвечает кому-то невидимому в коридоре: «Сейчас эту отвезу и за другой уже ехать-то пора…»

Ася резко встала со стула и протянула руки, готовясь сама переложить обездвиженное тело дочери на кровать.

– Погоди сама-то свою девку тягать, она, чай, уж не ребёнок у тебя. Я её сейчас разбужу, сама перелезет.

Ася так и застыла с протянутыми руками, наклонившись вперёд. В голове стремительно проносились фразы внутреннего монолога: «О чём она говорит? Аллочка никогда больше двадцати килограммов-то и не весила, ребёнку больше и не надо, а то – ожирение… Почему санитарка не разрешает мне переложить дочь?»

– Эй, проснись, надо на кровать перелезть. Давай открывай глаза и переходи. Вот так, сама, сама. Ногу эту береги, теперь ещё одну перекидывай. Вот так, правильно, теперь ложись, – санитарка привычно командовала пациенткой, которая еще частично находилась под действием наркоза.

Девушка переместилась с каталки на кровать и тут же заснула. Санитарка ушла, закрыв за собой дверь. В коридоре ещё долго слышался лязг пустой железной каталки.

Ася села на стул возле кровати и закрыла глаза. Ей казалось, что она сидит у кровати девятилетней дочери в детском отделении и ждёт, когда та очнется от наркоза. Ася изо всех сил сдерживается, чтобы не накричать на другую мамашу, которая никак не может угомонить своего двухлетнего ребёнка. Он кричит так, что лопаются перепонки в ушах, и мать, как ни старается, не может услышать дыхание своей дочери. Женщине никак не уловить в размытой картинке прошлого, что её дочь жива и просто глубоко спит после операции по удалению грыжи.

«Какая я бестолковая! Зачем глаза-то закрыла, я же так ничего не увижу?! Как я за дочкиным дыханием прослежу?» – испуганно подумала женщина и тут же открыла глаза, с удивлением обнаружив повзрослевшую Аллу и постепенно понимая, что её дочь уже на десять лет старше, чем она представляла в своих фантазиях.

«Что за наваждение со мной было? Зачем я вернулась в то время, когда Аллочке удаляли грыжу? Тогда она лежала в палате очень бледная и такая беззащитная в своей неподвижности. Это было так непохоже на неё, она никогда и минуты спокойно не просидит, а тут – словно и неживая», – Ася продолжала растворяться в своих мыслях, но, немного погодя, взяла себя за руку и больно ущипнула за большой палец.

«Опять я это с собой проделываю! Продолжаются игры в мать-мазохистку. Мне нужно сейчас же успокоиться! Всё хорошо. Дочь жива и скоро поправится. Она даже сама, под руководством санитарки, перелезла на кровать. С чего вдруг я решила, что операция прошла нехорошо? Я же врача не видела! Только санитарку. Нет, ко мне же ещё анестезиолог подходил… Вот. Он бы сказал, если что-то пошло не так, а он молча взял деньги и пообещал, что хирург подойдёт сразу же, как только освободится…»

– Только вот когда это случится? – Ася и не заметила, как произнесла последние мысли вслух.

Видимо, услышав шум, проснулась соседка по палате и, думая, что Ася обращается к ней, ответила:

– Он, должно быть, скоро придёт, не переживайте так, а то на вас лица нет. Вы белее, чем доченька, – отозвалась женщина с перевязанной рукой, лежавшая на соседней койке.

Ася сделала над собой усилие и переключила внимание на соседку по палате, которая на вопрос, что с ней приключилось, тут же воодушевлённо начала рассказывать свою историю:

– В сентябре я была в отпуске. В деревне, у мамочки. Там работы-то много, вот я руку и повредила. Даже не поняла как. Мамуля не признаёт стиральную машинку, которая автомат. Полощет всё по старинке, вот я бельё-то с ней и выкручивала… А ещё в этот день огород с утра копала и овощи на переработку готовила… Мамочка у меня, знаете, какие салаты на зиму готовит, ум отъешь! Накануне ещё и баню побелила, а то совсем банька неухоженной стояла.

– А почему только сейчас оперируете руку? Осень уж давно закончилась, – поинтересовалась Ася.

– Так пока я до больницы дошла, пока диагноз поставили, вот время-то и убежало. Вроде бы левая рука – не так опасно, я уж приноровилась всё правой делать.

– Мама, мама! Ты где? – громко позвала очнувшаяся после наркоза Алла.

Ася в этот момент зашла за холодильник, чтобы никто не увидел, как она снимает тёплые лосины – в палате было очень жарко. Она подскочила на месте, услышав голос дочери, и чуть не упала, запутавшись в не до конца снятых лосинах.

– Доченька, сейчас, сейчас я подойду, – отозвалась мать.

– Что, проснулась, спящая красавица? – Ася подошла к кровати, держа в руках чёрные лосины, которые положила на соседнюю пустую кровать. Там же лежала и одежда дочери, не уместившаяся в маленькую больничную тумбочку.