Светлана Костикова - Рассказы для кошатников

Так все и шло, пока однажды кто-то из работников нашего цеха не обратил внимание, что у некоторых из наших «декоративных актеров», хранившихся на складе, подпорчены края, а точнее подгрызаны. Оказалось, что когда мы покидали театр, на наше место приходили другие заинтересованные обитатели. Это были мыши. Одним из излюбленных мест дислакации у них был как раз наш цех и наши склады. Хозяйничая, они подгрызали ножки тех самых особенных стульев и прочей мебели. Ситуация была неприятная и в театре приняли решение взять в рабочий коллектив кота. Вскоре тот появился. Большой и спокойный, с ярко-желтыми любопытно горящими глазами. Белый воротничок под мордой и манжеты на лапах разбавляли весь остальной серый окрас его тела, придавая интеллигентности его образу. Он расхаживал по служебным ходам театра, и везде ему было уважение и почет. Звали его тоже вполне официально – Афанасий. Для большей благородности, одна из молодых актрис подарила ему бордово-красный ошейник, тем самым окончательно довершив его театральный вид.

В этот вечер мне сообщили, что декорации надо будет убрать сразу после спектакля. На следующий день с самого утра начиналась репетиция детской постановки, обустройство которой не входило в мои обязанности, обеспечивая мне полноценный выходной. После начала спектакля, я отправился на служебную кухню, чтобы немного перекусить. Из небольшого громкоговорителя со стены доносились звуки того, что происходило на сцене. Я прислушался. Сегодня играли «Вишневый сад». Нажав кнопку чайника и положив в чашку две ложки растворимого кофе и ложку сахара, я тщательно перемешал содержимое. Полученную кашицу я залил кипятком, из чашки вместе с паром стал подниматься упоительный аромат. Добавив холодного молока, я сделал три больших глотка. Тело наполнилось теплом, а вкусовые рецепторы отправили в мозг сигнал об удовольствии. Мне стало хорошо, захотелось чего-то душевного. Недолго думая, я решил пойти на спектакль. Конечно, эту постановку я видел ни один раз, но все же то было лучше, чем просидеть ближайшие два часа в компании кухонной утвари.

Выйдя с кухни и прикрыв за собой дверь, я направился к залу. Оказавшись в фойе, увешенное портретами актеров театра – от тех, кто играл много лет назад до ныне действующих, я уверенным шагом направился к входной двери зала. Никто не подлетел ко мне в дверях и не стал выталкивать локтями, требуя билет. Все билетеры меня знали. И это было особенно приятно. Итак, бесшумно зайдя в зал и высмотрев сбоку свободное место, я добрался до него и приземлился. Моей соседкой справа оказалась почтенная старушка, которая, как только я сел на выбранное место, повернулась и уставилась на меня, забыв при этом оторвать от глаз руку с биноклем, с помощью которого она наблюдала за происходящим на сцене. Хотя может она вовсе и не забыла это сделать. Место, которое я выбрал было совсем недалеко от сцены, так что бинокль вовсе не требовался, но у старушек своя правда. Я не стал отвечать взглядом на ее взгляд, а вжался в сиденье, как бы сросшись с ним и давая понять биноклевой бабусе, что я никуда отсюда не денусь. Внешний вид у меня был далеко не театральный, но в темноте это не имело никакого значения. Да и вообще это не имело значения. В наше время хоть и присутствует традиция театрального дресскода, все же, она утратила свою бескомпромиссность. Так что данный вопрос остается на совести каждого.

Итак, заняв свой наблюдательный пункт, я стал смотреть на уже знакомую игру актеров. Шло первое действие. Моя соседка время от времени недовольно косилась на меня, иногда все же отвинчивая свое подзорное приспособление от глаз. Но меня это абсолютно не волновало. Мне было тепло, хорошо и уютно. В антракте, пройдя за сцену, я сотворил все те действия с декорациями, которые от меня требовались. Затем я направился в одну из комнат, где, во время спектакля, обитал Афанасий. На пару минут составив ему компанию, погладив и потрепав за ушами я, немного опоздав, вернулся в зал на второе действие. Мое место было также свободно, и рядом с ним сидела все та же биноклевая старушка. Когда я сел, она снова повернула ко мне голову с биноклем на глазах и, видимо, удостоверившись, что это снова я и что от меня никуда не деться, отвернулась, больше не обращая на меня внимания.

Дело двигалось к завершению. Шла сцена продажи вишневого сада. На сцене появляется Гаев, брат владелицы сада, помещицы Любови Андреевны, в правой руке у него покупки, левой он утирает слезы.

Любовь Андреевна: «Леня, что? Леня, ну? Скорей же, бога ради…»

Гаев, ничего не отвечая, только машет рукой слуге: «Вот…возьми… Тут анчоусы, керченские сельди… Я сегодня ничего не ел… Столько я выстрадал!»

Дверь на сцене в воображаемую бильярдную открыта; слышен стук шаров и тут из этой двери появляется, кто бы вы думали, наш незабвенный Афанасий. Вполне спокойно и деловито, он делает пару шагов в сторону присутствующих на сцене и останавливается. Все актеры и особливо тот, кто играет Гаева, меняются в лице. По залу пробегает смешок. Моя старушка вся подается вперед и начинает судорожно крутить бинокль. У меня же непроизвольно расширяются глаза, холодеют руки, а в горле, едва не вырвавшись, застревает фраза: «Афанасий, ну как брысь отсюда»! Еще чуть-чуть, и я бы выкрикнул ее, но мозговые рецепторы, отвечающие за адаптацию поведения к условиям внешнего мира, сработали незамедлительно, и я только, молча, впился глазами в кота. До сих пор неизвестно, что подтолкнуло Афанасия на такую прогулку, возможно фразу про керченскую сельдь и анчоусы он принял на свой счет. Но в любом случае это был чей-то недосмотр, а, значит, скандал.

В это время опомнившиеся актеры, в частности играющий Гаева, приняв прежнее невозмутимо-печальное выражение лица, произнес: «Афанасий, друг мой, ты тоже пришел узнать результаты торгов? Знай же, продан вишневый сад».

Кот, видимо понимая, что обращаются к нему, после этих слов прошел еще два шага по сцене и сел, уставившись на актера. Зал охнул. Гаев продолжал: «Да, братец мой, теперь не полазаешь ты по нашим таким любимым вишневым деревьям, не взволнуют твое сердце милые птицы, что раньше так любили собираться на их ветвях. Все потеряно, друг мой, – и, затем, обращаясь к актерам, которые уже тоже успели прийти в себя и собраться с мыслями, произнес, тем самым вернувшись к тексту пьесы, – Устал я ужасно. Дашь мне, Фирс, переодеться». Любовь Андреевна же, надрывным голосом, воскликнула: «Так кто купил?» – и дальше все пошло по сценарию. Кот же, ничуть не смущаясь сотен устремленных на него глаз, так и остался сидеть на сцене, пока, Любовь Андреевна со словами: «Пошли, мой милый, пора собирать чемоданы», – не подхватила и не унесла его со сцены.