Кэтрин Вэйн - Записки на ёлке

Света поднялась со скамейки и тихо засмеялась.

– Смешно.

– И ещё одну помню…

Она взяла одноклассника нечаянно за руку и посмотрела с улыбкой в лицо. В самые глаза. Без испуга и смущения. С большой просьбой.

– Гоша, а ты ещё придёшь ко мне?

Мальчик вытянулся по струнке и крепко стиснул зубы. По голове как будто кто-то из ребят ударил тяжёлой подушкой, а от этого удара стало непонятно. Приятно. Тепло на душе. И странно ему становится от того, что ни единого слова не получается сказать. Ни единого звука издать. Тоненькие пальцы одноклассницы держат его за рукав и Света терпеливо, с надеждой ждёт ответа. А он не знает, не знает, что говорят в такие моменты. Зачем она так красиво смотрит на него?

– При… приду. У меня же ещё дома для тебя вторая шоколадка.

Света отпустила его руку и, кашлянув, расплылась затем в милой улыбке.

– Не надо шоколадку. Принеси конфетку. "Рачки" называется. Знаешь такую? – Гоша повёл плечами. Не знает, но постарается узнать. – Я её когда ем, представляю, что прямо сейчас Новый Год.

Скрипучая деревянная дверь со всей силы хлопнула и вытолкнула пятиклассника на тёмную тропинку под фонарь. Снег уже не кружил, лицо обдавал тёплый холод, а со всех сторон на него смотрел суетной вечерний город: он торопился с работы, летел по делам в новогодние магазины и засматривался на яркие огоньки, волны мишуры на ёлке за забором. Мальчик прошёл за ворота и обернулся, чтобы посмотреть в окошко палаты Светы. Она была там. Любовалась вечерними огнями и с улыбкой махала рукой своему новому другу. Рачки. Надо не забыть принести ей "Рачки".

Из окон больницы в любой год хорошо было видно, как в университете через два квартала запускают салют. Каждый год студенты начинают этот городской марафон фейерверков в середине декабря. После того, как прогремит последняя университетская дискотека.

Рома шёл по пустынным коридорам одного из корпусов и нёс в руках тяжеленную коробку. Широкий коридор, соединявший два корпуса, был словно портал в иные измерения. Переход с факультета испанского языка в факультет французского. В зимний период этот портал превращался в небольшое поселение – окна украшали рисунки с Эйфелевой башней и круассанами с одной стороны, а красотки, танцующие танго, и тореадоры с быками с другой стороны. И всю красоту собой скрывали огромные цветные лампочки, что называют праздничной атмосферой и этот кошмарный серпантин, свисающий с потолка до пола. Сегодня четвёртая суббота уходящего года и в большом актовом зале готовилась как всегда громкая дискотека. О ней говорили все, слышали все и даже кто-то бывал на ней, но никто никогда не мог рассказать, что это за событие. Никто на утро не мог вспомнить той зажигательной ночи. Знали только, что это было сказочное место и время. Единственный день, когда университет был открыт до пяти утра.

До вечера корпуса пустели, гоняя тёплый воздух по пустым аудиториям. Все студенты смывались единой волной готовиться к предстоящей тусовке: собирать последние деньги на выпивку, стирать и тут же гладить одежду, отрабатывать похмельные дни на подработках. Преподаватели в этой суматохе подыгрывали будущим лингвистам и, отменив лекции, ехали на предновогодние распродажи по рынкам. Рома был избавлен от пьяного загула. В общаге его ждал уже собранный чемодан и билет на самолёт до Владивостока. К родителям, подальше от суеты. Осталось лишь занести тяжеленный хлам в актовый зал. И он был свободен.

Парень с трудом открыл дверь, закатил глаза и семенящими шагами пошёл вперёд. Его съедала жажда поскорее скинуть обременение с рук и смыться подальше. От всего. Актовый зал встретил его тишиной. А как же шумная подготовка, бутылка портвейна на каждого и орущая из всех щелей музыка? Неужели не так готовят дискотеку века? Никого. Только стук молотка в дальнем углу.

Рома шагнул вперёд и, наткнувшись на ещё одну коробку, тихо выругался. Куда ж это всё поставить? Не видно ничего, кроме картона с надписью – "ОСТОРОЖНО, СТЕКЛО".

– Эй, здесь кто-нибудь есть?

Стук в углу стал сильнее. Он звучал тяжело и походил на чью-то издёвку, словно вошедшему кто-то мстит. Лавируя между чем-то громоздким, парень, в конце концов, сбросил коробку на пол, услышав тихий звон. Замечательно, он что-то разбил.

– Ты только что убил собственность универа. Поздравляю тебя с этим, – с дальнего угла послышался, наконец, строгий голос. На высокой лестнице стоял парень и усердно прибивал к потолку рейку со шторами. Чтобы мир не видел, какое безумие по ночам творится в стенах почитаемого заведения.

Перешагнув через груду проводов и гирлянд, студент прошёл ещё дальше по свободному пространству. Слишком просторному. Ну и да! Он с удивлением смотрел на окружающее пространство, в котором ни следа не было от былого актового зала. Многочисленные коробки, плакаты, скиданные в бесформенную кучу, пакеты с мишурой, на сцене здоровые колонки располагались далеко от понятия "по фен-шую" и лишь диско-шар стоял посреди зала как на своём месте.

– Тебе что-то ещё надо? – парень на лестнице не отрывался от своей работы, перебивая своим грубым голосом стук молотка. По его напряжённому тону было слышно, что вот-вот и от очередной неудачи в борьбе с гвоздями он взорвётся триадой матерных слов.

Рома удивился быстрому переходу на "ты" и, взяв с маленького столика горстку гвоздей, подошёл к лестнице.

– А ты что тут один? Всё вот это организуешь.

Парень промычал в ответ.

– Теперь ясно, почему тут такая разруха, – Рома усмехнулся и заметил, что с угла зал выглядит ещё более удручающим.

Тот, что был на лестнице, наконец-то остановил свою работу и спустился на пару ступенек вниз, положив молоток в карман велюрового пиджака. Что делать, если красивый и опрятный внешний вид для него на первом месте? Он поправил движением левой руки причёску и притворно кашлянул. Костя. Так его звали. И дискотека ему досталась в наказание за все грешки перед университетом за семестр: увёл весь второй курс четыре раза с факультетского собрания, прогулял пары в целом двадцать раз, курил в корпусе на парадной лестнице в целом двести пятнадцать раз, спорил с преподавателями триста шестьдесят пять раз. Да, оказалось, лингвисты тоже любят посчитать На втором курсе, прощупав почву взаимопонимания с однокурсниками, Костя перешёл на сторону тёмную, праздную. Со стороны был приличным и правильным парнем, безупречный французский и в этом роде, а за стороной отрывался от этой правильности как мог. Человек, личность, "всё сам". Теперь, стирая старательно белым платочком следы от гвоздей на пальцах, платил за неправильность сполна.