Антон Рай - Один день Ивана Денисова

– А почему svidrigailoff?

Алексей немного как бы смутился.

– Не подходит, да? А мне показалось, что неплохой ник…

– Да почему сразу «не подходит». Я просто спросил.

– Да нет, я понимаю, что на Свидригайлова нисколько не похож. Просто Достоевский – мой любимый писатель, вот я и захотел назваться по имени какого-нибудь персонажа Достоевского. Сначала я хотел взять имя stavrogin, но оно оказалось занято – в ГКП уже есть один Ставрогин. Ну а раз Ставрогин оказался занят, то…

– То, значит, Свидригайлов, – невольно рассмеялся Иван.

– В общем, да, – с улыбкой ответил Алексей.

– А почему же не alesha_karamazoff, к примеру?

– Ну… – Алексей задумался. – Думаешь, мне лучше было бы взять ник alesha_karamazoff?

– Да почему опять – думаю. Так просто сказал. Захотел – выбрал, это же твое дело, не мое. Svidrigailoff – хороший ник.

– Мне тоже кажется, что хороший… Кстати, раз уж разговор у нас перешел на Свидригайлова и, главное, на Достоевского. Я перед встречей перечитал все твои рецензии на его романы. Ты, например, пишешь…

Тут Алеша достал из пакета распечатку – очевидно, с его, Ивана, рецензиями! Достал и начал читать:

«Достоевский (Свидригайлов) говорит, что хорошо было бы проследить все вредоносные влияния, который Петербург оказывает на живущего в нем человека 16 16 «Да вот еще: я убежден, что в Петербурге много народу, ходя, говорят сами с собой. Это город полусумасшедших. Если б у нас были науки, то медики, юристы и философы могли бы сделать над Петербургом драгоценнейшие исследования, каждый по своей специальности. Редко где найдется столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека, как в Петербурге. Чего стоят одни климатические влияния! Между тем это административный центр всей России, и характер его должен отражаться на всем». (Ф. М. Достоевский. «Преступление и наказание») , но еще лучше было бы проследить все влияния, которые сам Достоевский оказывает на своих читателей. Можно предположить, что сам Достоевский сводит своих читателей с ума ничуть не менее эффективно, чем Петербург Достоевского – персонажей его романов. А ведь Россия – страна, где каждый ребенок читал Достоевского, а всякий образованный человек знает его чуть не наизусть – стоит ли удивляться тому, что…»

Здесь Алеша svidrigailoff оторвал взгляд от распечатки и спросил:

– Ты в самом деле думаешь, что Достоевский сводит своего читателя с ума?

– Ну, я тут не без юмора пишу, хотя… В последний раз я смог перечитать «Преступление и наказание» только с третьей попытки. Мне во время чтения не то что психически, а просто физически плохо становилось. Но я-то человек уже несколько, как бы сказать – искуш ё нный и иску́шенный жизнью (ударение ставится по желанию), а в детстве-юношестве сил много – ты просто впитываешь всё в себя, как губка. Вот я и думаю – какое влияние может оказать такое вот основательное пропитывание достоевщиной?

– «Достоевщина» – не люблю это слово, честно говоря. Есть в нем какое-то пренебрежение… И мне кажется, что уж лучше «пропитываться» Достоевским, чем попсой какой-нибудь.

– Кто ж спорит…

– А ты мою рецензию на «Преступление и наказание» читал? Я там как раз отчасти с тобой полемизирую.

Иван внутренне вздохнул. Он опасался, что разговор может скатиться в эту плоскость. Правда состояла в том, что он вообще никаких рецензий Алексея не читал – пробовал читать, но они показались ему скучными. Да это и так должно было быть понятным – всё, что он находил интересным, он комментировал, а раз он не комментировал рецензии Алексея, значит, интересными их не находил. В этом и состояло (в том числе) преимущество общения в сети (on, а не off лайн): тебе интересно – общаешься, неинтересно – не общаешься. А теперь сиди «в реале» и ври, что ты, мол, конечно, читал – или лучше правду сказать? Но Иван не был правдорубом, разделяя где-то вычитанную им мысль, что любители говорить правду в лицо, как правило, не очень-то это лицо любят. К Алексею он, правда, никаких чувств не испытывал, но и быть грубым ему вовсе не хотелось. Не хочешь обижать людей? – тогда ври.

– А ты мою рецензию на «Преступление и наказание» читал? Я там как раз отчасти с тобой полемизирую.

– Читал.

– И?

– И?

– И что ты думаешь?

Что же он думал? «Да, нелегкая эта работа – сочинять с пол-оборота», -сымпровизировал Иван, а затем сымпровизировал и ответ:

– Я человек сетевой, я привык реагировать на конкретные комментарии. Ты вот процитировал отрывок из моей рецензии, – я сделал пояснения. Процитируй отрывок из своей – я отвечу, что я думаю. («Вывернулся, кажись», – с надеждой подумал Иван).

– Я свою рецензию не смогу процитировать так, как твою; мои мысли не так четко выражены… Мне еще до тебя далеко, – тяжело вздохнул Алексей, с надеждой посмотрев на Ивана – а вдруг он скажет, что не так уж далеко? Но Иван промолчал. Хоть он и не был правдорубом, но… но Алексею действительно было далеко до него. Алексею было далеко до него, ему было далеко до Саши Скромного, Саше Скромному было далеко до Пастернака, а до кого было далеко Пастернаку? До Шекспира? Задав себе этот тупиковый вопрос, Иван решил не отвечать на него и вернулся к разговору.

Но в разговоре как раз повисла пауза. Чтобы заполнить ее, Иван неторопливо прихлебывал из кружки – она уже наполовину опустела, из чего вы можете заключить, что едва ли Иван был оптимистом. Алексей продолжал выжидательно смотреть на него, но, кажется, в его взгляде уже начало проявляться и что-то вроде разочарования. Очевидно, Алексею как минимум хотелось бы, чтобы Иван проявлял чуть больше энтузиазма… Ивану было жаль Алексея. Тот так ждал этой встречи, но он с очевидностью неспособен оправдать Алексеевы ожидания. Иван почувствовал себя Антуаном Рокантеном – во время памятной встречи с Самоучкой. Бедняга Самоучка так ждал этой встречи – и как же он обманулся! 17 17 «Я смотрю на Самоучку не без угрызения: целую неделю он вожделенно предвкушал этот обед, за которым он поделится с другим своей любовью к людям. Ему так редко случается поговорить. И вот нате вам – я испортил ему удовольствие. По сути, он так же одинок, как я, – никому нет до него дела. Хотя он не отдает себе отчета в своем одиночестве. Ну что ж, не мне открывать ему глаза». (Сартр. «Тошнота») Да, больше всего их сидение в кафе напоминало именно сцену из «Тошноты». Тошнота, тошнота… Может быть, его неважное самочувствие в последнее время – это что-то вроде сартровско-рокантеновской тошноты? Но нет, опять мимо. Как там говорил сам Рокантен:

«У меня самого никаких неприятностей – я богат как рантье, начальства у меня нет, жены и детей тоже; я существо – вот моя единственная неприятность. Но это неприятность столь расплывчатая, столь метафизически отвлеченная, что я ее стыжусь».