Антон Кара - Снег

Снова оборачивается, пытаясь наладить визуальный контакт.

Киношники знают: персонажи могут сколь угодно долго разговаривать за рулем, не глядя на дорогу. Это, конечно, неправдоподобно. А когда правдоподобно – так и заканчивается такая поездка в фильме хреново. Смотри вперед, сука. Не для того я целый час красилась, чтоб быть раздавленной в твоей колымаге.

– Там, в этом месте, куда вы едете, золотая молодежь просто всё время гуляет, – говорит он, смирившись с моим молчанием.

Видимо, он как раз из тех неумолкающих таксистов, успевающих за десять минут рассказать историю знакомства с женой и причину развода.

– Гуляют все, пьют и гуляют, а говорят, у людей денег нет. Богачи все, даже вон снег расчищать некому.

Нет, это пока еще не лодочник-переправщик, этот водитель может разве что в лес вывезти и там изнасиловать, периодически слышу про такое в новостях. Вот такой участи я себе точно не желаю, уж лучше смерть – ну с этим понятно.

Я нащупываю в кармане мой амулет против гопников и сжимаю его крепче. Боюсь я всяких таких опасного вида мужичков. Поэтому давно ношу с собой небольшое шило. Какое было на работе, то теперь с собой и ношу.

Хотя надо было, конечно, серьезней к этому относиться, перцовый баллончик купить, например. Просто руки не доходили, и голова была занята мыслями, как навредить себе, а не другим.

– Всю ночь идти будет. А снег ведь, он еще себя не показал-то толком. То разве снег был, то так, стружка одна пока сыпалась. А все ждут, что весна вот-вот начнется. А нет, снег еще жару даст, он еще… уважать себя заставит, как у Пушкина, читали?

В этом моменте мне всегда хотелось включить эрудитку и поумничать, что, по одной из версий, фраза из «Онегина» «уважать себя заставил» означает «умер», а не «требовал почтения», но мне не хватало смелости. Это вот как раз я уважать себя заставлю. Лучше выдумать не смогла.

Но я не поправляю водителя, я только крепче сжимаю шило.

Не знаю даже, смогу ли я его применить, если вдруг что. Воткнуть в руку или ногу. Или напугать хотя бы. А может, мне его даже вынуть из кармана не удастся.

Хотя, видимо, всё это излишняя тревога, таксист, кажется, наконец замолк и только разглядывает дорогу под противные скрипы дворников.

За окном проносятся мимо уличные фонари. Я вглядываюсь, как на свету, у самых ламп, сыплет снег… Куда я еду? Зачем? Что я придумала?

А может, правильно всё придумала. Должно быть правильно. Еду на последний карнавал в «Бездну». Я ведь в любом случае в нее падаю.

Странные ощущения: некое недоверие к тому, что я могу там увидеть или получить, и детский энтузиазм, словно у Золушки, собравшейся на бал и знающей, что в строгий час она сама навсегда превратится в тыкву. В мокрый, протухший овощ.

Как бы там ни было, сейчас, в преддверии смерти, такси везет меня на праздник, на котором из всех, кроме меня, будет переть неистовое желание жить.

– Приехали, – говорит водитель, паркуясь у бордюра.

Светящаяся вывеска. Люди на площадке перед входом. Некоторые с интересом поглядывают на мою машину-такси, будто ожидают узреть выходящую на красный ковер кинозвезду. Нет, спрячьте ваши камеры, пернатые жопы на сегодня закончились, осталась моя мечтательная. И она-то вот сейчас не может даже пошевелиться.

Я не решаюсь выйти.

Зря я всё это придумала. Глупо всё…

– Приехали, – повторяет таксист повышенным, выгоняющим тоном.

Нет. Я не выйду. Я никуда не пойду. Надо возвращаться домой и заканчивать со всем этим. Это всё ведь не мое. Эта история не про меня. Никакого счастливого конца у сказки о Золушке не существует. Когда ненавистные сестры-крысы и злая мачеха-свинья уехали на бал, она уже не нашла в себе силы даже отмыться от золы, она просто покончила с собой, и весь этот спектакль про фею-крестную и потерянную туфельку есть лишь предсмертная фантазия, произведенная умирающим мозгом.

– Вы выходите?! – тоном, изгоняющим дьявола, рычит водитель.

Нет! Ты что, не понимаешь, что я никуда не выхожу! Разворачивай свой гребаный тарантас, мы возвращаемся домой!

Я так и не могу почему-то открыть рот и прокричать всё это ему прямо в торчащее из-под шапки волосатое ухо. Я торопливо достаю деньги, расплачиваюсь с ним и, не дожидаясь сдачи, выхожу из машины.

Вот он – вход в «Бездну». Горит адским, неоновым пламенем. Ну, с богом!

Вхожу в большие стеклянные двери.

– Добрый вечер, – встречает меня короткостриженый мужчина в коричневой жилетке с бейджиком. Он охраняет красные воротца за его спиной, из-за которых пробивается гулкая музыка и отзвуки веселого ора. – Чем могу вам помочь?

– Я на корпоратив, – говорю.

– На удостоверение можно взглянуть?

Конечно… нет. Я его забыла. Вот дура!

– Кажется, я его не взяла, – шепчу.

– К сожалению, без удостоверения я не могу вас пропустить. Это закрытое мероприятие.

Это провал. Надо же быть такой идиоткой. Чувствую себя невероятно глупо. До того обидно, что хочется прямо здесь и сейчас покончить с собой. Чиркнуть по венам, забрызгав этого сторожевого пса своей кровью.

Меня позывает что-то сказать, как-то оправдаться, как-то убедить…

Я вглядываюсь в бейджик на груди этого привратника и не могу рассмотреть его имя. Буквы расплываются. Всё из-за накативших слез. Хотя, даже назови я его по-дружески по имени, вряд ли он сделает для меня исключение лишь потому, что я умею читать.

Плакать мне нельзя, только не с такими накрашенными глазами, а то я буду походить на зареванного клоуна.

Не звонить же мне, в самом деле, сейчас свинье или крысам и умолять их встретить меня, беспутную, чтоб сопроводить в обитель избранных.

Нет, к чертям всё это. На выход! На выход из здания. На выход из жизни.

Я молча разворачиваюсь и топаю к стеклянным дверям.

Вижу за ними какой-то приближающийся силуэт, мужской.

Он открывает дверь и идет прямо ко мне.

Я делаю шаг в сторону, чтобы не столкнуться.

– Алиса!

Он хватает меня за руку. Это светловолосый парень в яркой рубашке.

– Привет, – он скалит довольную улыбку. – Куда ты пропала? – обнимает меня, не давая опомниться. – Уходишь уже, что ли? Ты когда пришла вообще, я и не видел?

Я смиренно помалкиваю.

– Пойдем, пойдем.

– Она… – нерешительно произносит пес с бейджиком.

– Она со мной, – бросает ему мой заступник и тянет меня за собой.

Перед нами распахиваются красные воротца.

А за ними сверкание, грохотанье, дребезжание.

Не открывая рта, я плетусь за этим парнем по мерцающему огнями залу, в котором царит торжество и веселье. И под громкую музыку мы дрейфуем сквозь толпы танцующих, как двухместная лодка между камнями по горной реке.

Я верчу головой – пытаюсь найти знакомые крысиные морды и свиное рыло. Они ведь где-то здесь.