Джули Дейс - Игра за линией поля

– А что? Я же должна знать, что надеть.

Папа бросает на меня непонимающий взгляд.

– С каких пор это зависит от алкоголя?

– Не хочу напиться и сверкать задницей в коротком платье, если напьюсь, – жму плечами и легонько хлопаю его по плечу. – Поэтому всегда могу надеть брюки.

– Надень костюм клоуна, тогда от тебя будет шарахаться половина гостей, – он сморщивает нос.

– Ты до сих пор не переборол этот глупый детский страх? – я заливисто хохочу. – Боже, кто бы мог подумать! И этому мужчине завтра пятьдесят!

– Прекрати высмеивать отца!

– А ты прекрати быть Ноем и спасать всех животных. Я не уверена, что мы останемся родственниками, если когда-нибудь отрастишь бороду и начнёшь строить ковчег.

Папа лишь тяжело вздыхает и качает головой.

Мне нравится подтрунивать над его излишней добротой, но это никогда не перейдёт в ранг серьёзного.

Дома сразу бегу в свою комнату в надежде поскорее принять душ, предварительно чмокнув маму в щёку. Когда она опоминается, что это была я, а не папа, мои ноги уже ступают на верхнюю ступеньку. У нас ещё будет время поболтать за ужином, но успеваю услышать её громкое:

– К нам придут…

– Ага, – не уверена, что она услышала, но хотя бы совесть чиста.

Включаю воду и сбрасываю одежду, желая поскорее смыть остатки трения с Тутанхамоном.

Не жалею геля для душа и после сегодняшней ванной процедуры мочалку можно отправить на помойку. Кроме того, есть ещё один плюс: наконец-то могу позволить себе самую большую слабость – пение в душе.

Горло саднит, в голосе появляется хрипотца, но я продолжаю горланить песни любимой группы так, словно это мой последний раз. В душевых кампуса так не разгуляешься, как и с количеством горячей воды. От приезда возьму всё только самое лучшее.

Я выползаю из-под душа только когда кожа становится похожей на ту, что имеют младенцы. Обматываюсь полотенцем и покидаю ванную комнату, продолжая распевать песни. Но хорошее настроение испаряется также быстро, как пар из душевой.

– Какого черта ты тут делаешь, Кросс? – рычу я.

Усмешка на его губах говорит сама за себя.

– Ты до сих пор поёшь в душе?

– Исчезни из моей спальни!

Трэвис лениво поднимается с кровати, на которой, к слову, расстелился, и возвышается надо мной.

– Твоя мама попросила фломастеры.

– Тогда какого черта ты ещё не взял и не испарился? Я могла выйти голой, это моя комната!

Его серые глаза наполняются лукавым блеском. Я не дожидаюсь момента, когда он начнёт шутить в стиле «что я там не видел», открываю ящик, достаю фломастеры и сую парню, после чего открываю дверь.

– А теперь выметайся. Пожалуйста .

Я готова ликовать, что он свалил, но слишком рано. Потому что Трэвис останавливается в проходе, он в нескольких дюймах и аромат его парфюма бьет по носу. Чертовски приятный запах, удостаивающийся чести попасть в список табу.

– Склероз? – я выгибаю бровь. – Ты забыл, что собирался больше никогда сюда не входить без приглашения?

Трэвис дёргает уголком губ. В конце концов, появляется свойственная ему надменность засранца.

– Уже входил.

Я не краснею, наоборот, вскидываю подбородок и смотрю в его глаза, выражая крайнюю степень равнодушия.

– Разве? Значит, это не было чем-то фантастическим и запоминающимся. Воспоминания блекнут, Трэвис, если они ничем не выделяются на фоне новых.

Он склоняет голову набок и прищуривается.

– Освежим память?

– Ты нашёл припрятанную отцовскую коробочку в гараже и поднатаскался?

– Набрался опыта естественным путём.

– Вау , должно быть, пятнадцатилетки в восторге, а теперь выметайся.

Шагнув в сторону, он закрывает дверь.

Дверь в мою комнату!

Не с обратной стороны, как того желала, а оставаясь в спальне!

– Трэвис, сваливай по-хорошему, – говорю я, взяв баночку с кремом с туалетного столика и не утруждаясь наблюдать за ним.

Когда он вообще прилетел?! Вот, о чьём приходе предупреждала мама или пыталась предупредить. Почему всё время не дослушиваю? Уж лучше бы на ужин явился Иисус Христос и вся его святая свита, чтобы карать меня за грехи.

– А что насчёт по-плохому?

– Я засажу тебя через ближайший час так, что задница будет полыхать и сиять оттенками синего и фиолетового.

– Удиви меня, Брукс.

Я поднимаю глаза и смотрю на парня через отражение.

Медленно улыбка растягивается на моих губах.

– Пакетик в твоём кармане издаёт громкое шуршание. У тебя есть время избавиться от него, потому что врач не прописал бы тебе травку.

– А если я не сделаю этого? – его глаза горят вызовом.

Я жму плечами, подхватываю пальцем крем и наношу на лицо мягкими и неспешными движениями, продолжая наблюдать за Трэвисом через отражение.

– В таком случае мне просто плевать, удивительно, что ты до сих пор это не понял. И ради всего святого, снизойди и избавь меня от своего утомительного общества.

Мои слова работают в обратную сторону. В прочем, ничего нового.

Трэвис подходит ко мне вплотную и останавливается за спиной. Дёргаюсь от ощущения твёрдой выпуклости в его джинсах, которая упирается в поясницу.

Хочу сделать шаг в сторону, но он загоняет в капкан и захлопывает его, расставив руки по обе стороны поверхности столика. Кожа на шее вспыхивает под горячим дыханием, стоит ему наклониться и застыть рядом с моим ухом.

– Я хочу по-плохому, – шепчет его бархатный голос, отзываясь в местах, которым стоило бы оставаться мертвыми.

На долю секунды замираю, потеряв способность дышать, а после расплываюсь в ехидной улыбке.

– Как пожелаешь.

Мой локоть врезается в ребро парня, заставив его согнуться пополам и закашливаться.

К глубочайшему сожалению, Трэвис быстро приходит в себя и выпрямляется с таким довольным выражением на лице, как будто под дых только что получила я.

Собственно, получаю.

Его пальцы в один счёт оказываются на шее и с толикой нежности сжимают её, удерживая в одном положении.

Наши взгляды сталкиваются в отражении.

Его скула касается моей, когда он приближает своё лицо к моему, отчего они на уровне друг друга.

– Мне тоже нравится наша игра, Брукс. Возбуждает, не правда ли? Кто угодно заведётся. Уверен, когда твои пальчики ныряют в трусики, в этот момент ты думаешь обо мне. О том, что ненавидишь меня. Ненавидишь, но думаешь обо мне. Это бесит тебя ещё больше. И тогда ты ускоряешься, чтобы поскорей закончить, а после ненавидишь себя и меня ещё больше за то, что не смогла перестроиться. Моешься в душе, чтобы смыть с кожи то, что получила благодаря мне, а потом ложишься в постель и снова пытаешься отмыть, только на этот раз сознание.

Он поднимает вторую руку и проводит пальцем вдоль моей, подбираясь выше по линии плеча. Его улыбка наполняется ликованием.