Ольга Брюс - Прости, брат

И действительно, поздно вечером рассерженная бабушка доложила Николаю о проказах несносного внука. Уставший после тяжёлого рабочего дня Николай отругал мальчика за провинность, не приняв в оправдание спасение Андрея Кобылкина. Целый час Алёша стоял в углу, как маленький, и злился на бабушку. Ирина же не вступалась за сына и не разбиралась, кто прав, кто виноват. Она с умилением смотрела на Валерочку, по которому успела сильно соскучиться, целовала его пухлые щёки, щекотала не менее пухлые бока и задорно смеялась вместе с ним.

– Всех вас ненавижу, – ковыряя пальцем цветастые обои, бормотал Алёша. – И Валерку вашего, и противную бабушку, и папку… – слёзы текли градом.

До глубины души было обидно за себя. Ну почему взрослые такие непонятливые? Почему маленьких любят больше, чем старших? Почему не слушают? Почему? Почему…

Душа десятилетнего мальчика плакала вместе с ним. Алёша всеми силами старался не реветь, но его маленькое и отзывчивое сердце сжималось от досады, вызывая горькие слёзы и частые всхлипывания.

– А будешь плакать – останешься без сладкого, – у бабушки были свои способы воспитания.

Она не терпела мужских соплей, слабости и нытья. Ей хотелось воспитывать внуков настоящими мужчинами, не то, что их отец – слабохарактерный тюфяк, которого она могла оскорбить не только за глаза, но и высказать всё, что наболело, прямо в лицо. Николай молча выслушивал и гасил в себе порывы ярости. И виной тому искренняя любовь к жене Иришке, которую он боготворил с первых дней знакомства, пока в их дом не переехали тёща и тесть.

Но через два года жизнь семьи Фроловых круто изменилась, и не в лучшую сторону.

Весна, 1992 год.

Валентина Анатольевна неторопливо двигалась по усадьбе вдоль борозд и бросала в неглубокие ямки по две картофелины, ругая при этом бестолкового мужа, который не шевелился, по её словам, а выкапывал углубления абы как, лишь бы побыстрее смыться к своему дружку Игнату и залить бесстыжие глаза. Изредка отвечая жене на её бессмысленные доводы, Денис Михайлович отбрёхивался, как мог, объясняя свою нерасторопность неважнецким состоянием здоровья, так как вчера он попал под проливной дождь и промок до нитки.

– Я же просил сто грамм для согрева, а ты не дала, – возразил взмокший от нелёгкого труда Денис, не попадая ногой на железное полотно лопаты. Калош соскальзывал и нервировал Валентину, ждущую следующую выемку, чтобы кинуть клубень.

– Ты и без ста грамм, как рохля, – брюзжала сердитая жена, подтягивая за собой ведро с семенной картошкой. – А если выпьешь, так вообще неспособным становишься. Копай быстрей, у меня уже руки отсохли.

– И зачем нам столько картошки? – недоумевал Денис, окидывая печальным взором размеры усадьбы. Благо осталось засеять всего половину. Смачно высморкавшись между бороздами, вытер рукавом рубашки лицо и искоса посмотрел на жену, зная, что этот жест её доводит до белого каления.

Но, на его удивление, жена нисколько не поморщилась и не выдала что-то вроде: «Ты как свинья в навозе» или «Разбросался соплями, чучело огородное». Ничего из привычного не прозвучало. Валентина стояла, согнувшись перед мужем, крутила в руке проросшую картофелину и выедала глазами землю, куда была воткнута лопата. Убрав ногу с полотнища, Денис уставился на задумчивую женщину, затем положил обе ладони на конец черенка, а сверху примостил щетинистый подбородок.

– И чего уставилась? Сажать-то будем?

– Будем, – с выдохом ответила Валя, бросив картофель обратно в ведро.

Выпрямившись, также осмотрелась, оценила оставшийся масштаб работы и со слезами на глазах уставилась на мужа.

– Ты чего это? – опешил Денис, подняв голову. – Болит что-то?

– Душа болит, – одинокая слезинка потекла по морщинистой щеке.

Смахнув её, Валентина вырвала из рук мужа лопату.

– Меняемся. Теперь я буду копать.

Денис перешагнул борозду.

– Ты из-за Валерки, что ли? Да плю-унь, – взял из ведра несколько пыльных клубней. – Врачи разберутся. Ну, не говорит, с кем не бывает. Я так вообще до четырёх лет молчал, а потом ка-ак затараторил…

– И до сих пор заткнуться не можешь, – прошипела Валя, откинув часть земли на борозду. – Шевелись, увалень, до ночи не закопаем.

После обеда из районной поликлиники вернулась Ирина с младшим сыном. Войдя в дом с печальным глазами, помогла Валере разуться, умыться, а затем занялась собой. Сняла туфли, помыла руки с мылом, ополоснула заплаканное лицо и посмотрела на своё отражение в овальном зеркале, висящем над умывальником.

– Ой, вы уже дома? – в кухню вошла уставшая мать. – А мы только о вас говорили.

Ира вытерла лицо вафельным полотенцем и села на табурет. Её печальные глаза были полны слёз и отчаяния. Отвернув голову в окно, она молча сглатывала слёзы.

– Что врач-то сказал? – Валентине не терпелось услышать благоприятную новость. – А то я вся извелась.

Открыла кран и сунула под прохладную воду покрасневшие ладони.

– Ничего, – всхлипнула Ира, – ничего хорошего.

– Почему? Это же такая ерунда, – прихватив сырое полотенце с крючка, Валентина села на лавку. – Много ли таких немых? У Гальки Пружниковой парнишка до трёх молчал, вспомни. А у Лены Симоновой… Девчонка до пяти глазами хлопала и улыбалась, а потом язык как развязался – до сих пор трещит, как попугай. А девке уже пятнадцать.

Слушая слова поддержки, Ира не смогла справиться с собой и выпустила волну рыдания, опустив голову на руки. Её спина содрогалась от каждого всхлипывания, нос хлюпал от забившейся слизи, а изо рта доносилось тяжёлое дыхание. Ирина ударилась в истерику.

– Да что ты так убиваешься, Ирочка? – Валя мигом пересела с лавки на табурет. – Девочка моя, ничего страшного не случится. Наш Валерочка – крепкий, умный мальчик. Мы с ним буквы разучиваем. Я называю, а он пальчиком показывает. Это означает только одно: он способный, слышишь? А сегодняшние врачи ничего в этом не понимают. Им дай шоколадку, так они готовы тебя без очереди пропустить, а если придёшь с пустыми руками…

– Мамочка, да что ты такое говори-ишь? – взвыла Ира, захлёбываясь приступом истерики. – Мама-а…

– Говорю, как есть. В наше время на всю эту мелочь никто внимание не обращал. Как будет, так и будет. На всё воля Божья. В нашем роду ни одного неполноценного ребёнка не было. В какой срок положено заговорить, в такой и начнёт. Так будет болтать, что не остановишь! – рассмеялась Валя, чтобы подбодрить расстроенную дочь.

Но Ира не останавливалась. Рыдала и рыдала, вздрагивая и задыхаясь. Погладив дочь по спине, Валя налила в кружку воды из чайника и предложила попить, чтобы успокоиться.

– Если у Валерочки врождённый изъян – значит, скажи спасибо муженьку. Порода у него порченая, – резюмировала мать, держа перед Ирой кружку. – Ты на Алёшку посмотри: родился вроде нормальным, а сейчас что? Дурачок какой-то, прости Господи…