Алексей Борисов - Ничей

– Николаич, к тебе Домашевский не забегал? – сразу спросил Шарохин.

– Нет, – ответил я, помня свое обещание.

– Ах, падла такая! – яростно выдохнул депутат. – Нет, ну ты смотри, а! Специально от меня бегает!

– Говорят, он на больничном, – обмолвился я.

– Знаем мы эти больничные! Симулянт он! – продолжал бушевать Михаил Юрьевич.

– А что случилось? – спросил я, отрываясь от компьютера.

– Чтоб я за него хоть раз еще поручился!.. Да его прибить мало! – развивал свою мысль парламентарий.

В принципе всё было ясно и без вопросов. История эта началась до моего появления в аппарате. Тогда еще действующий пресс-секретарь задумался об улучшении жилищных условий и занял деньжат в одном почтенном банке. Крупную сумму без поручителя не давали, и Семён Маркович привлек в этом качестве депутата Шарохина, с которым был на короткой ноге. Потом власть переменилась, Домашевского хотели убрать из парламента к чёртовой матери и даже оформили приказ о его увольнении. Болтался он между небом и землей месяца три, банку кредит не возвращал. Банк разъярился и адресовал претензии поручителю. Поручитель тоже разъярился, ибо ничего такого не предполагал. И пошла писать губерния…

Семёна Марковича в аппарате оставили, но понизили и в должности, и в зарплате. Долг меж тем образовался приличный, особенно учитывая штрафные санкции. Банк пригрозил судом, и лидер группы «Честность» заплатил за Домашевского, дабы не было публичного скандала, связанного с депутатским именем. После чего эпопея продолжилась. Теперь уже Михаил Юрьевич бегал за Семёном Марковичем, требуя с него каких-то дополнительных расписок. Периодически депутат срывался на крик и обещал отвезти неплательщика в лес, подышать свежим воздухом.

– Говорят, он часть долга вернул, – сказал я.

– Хрен он чего вернул! – рявкнул Шарохин. – Он еще за моральный ущерб должен! Меня, уважаемого человека, в суд из-за него чуть не потащили!

– Моральный ущерб – материя тонкая, его трудно подсчитать, —заметил я.

– Ничего, подсчитаем! Я сам в суд подам! Квартиру у него заберу! – грохотал депутат.

Я вспомнил разговор с Валентином Юрьевичем. Видимо, на лице у меня что-то отразилось, так как Шарохин убавил громкость и спросил:

– Я тебя отвлекаю, наверное?

– Не очень, – дипломатично ответил я и покосился на монитор.

– Ну, извини. Сам понимаешь, он меня достал, – развел руками депутат. – Слушай, а что сегодня «Факты и комментарии» написали?

После ухода Шарохина, которого я снабдил копией заметки, работа пошла веселее. Как ни странно, никто больше не звонил и не заглядывал. Было около семи вечера, когда я поставил последнюю точку.

Я откинулся на спинку кресла, потянулся и перечитал концовку.

«…Все параметры договора на следующий календарный год уже согласованы обеими сторонами, текст подписан Вами и выслан генеральному директору издательского дома «Факты и комментарии». Начав односторонний, задним числом, пересмотр, парламент создаст прецедент, который может иметь последствия для всех СМИ. Никто из руководителей законодательного собрания ранее не поступал подобным образом. Естественно, в ближайшее время о таком шаге станет известно другим редакциям. Вследствие этого, все наши усилия, предпринятые за последние два года ради улучшения имиджа регионального парламента, могут оказаться обесцененными.

Ссылки на экспертизу качества договорных журналистских публикаций в правовом отношении совершенно неубедительны. Ныне действующие, а также заключаемые нами договоры не содержат никаких упоминаний о возможности экспертизы. Законодательством такая экспертиза вообще не предусмотрена, а ее объективные критерии отсутствуют. Со стороны парламента эти действия будут выглядеть попыткой свести счеты с газетой.

Убедительно прошу Вас взвесить все «за» и «против» для того, чтобы избежать непоправимой ошибки в нашей информационной политике.

Надеюсь на понимание».

Язычок, конечно, был еще тот, но…с волками жить – не поле перейти. Главную мысль, по-моему, донести удалось. Я распечатал служебную записку, расписался внизу и запер ее на ключ в верхнем ящике стола. Сейф пресс-службе не полагался, как и много чего еще. Диск с файлами я засунул в папку и взял ее с твердым намерением отправиться домой.

В большом здании давно уже было пусто. Свет в его коридорах не горел. Практически все работники аппарата убыли точно по графику, не задерживаясь в кабинетах ни на минуту. Задержки при новом руководстве не поощрялись: чрезмерное усердие даже будило в начальстве подозрения. Зачем за ту же зарплату нормальный человек будет пересиживать на службе?

Милиционер на вахте принял у меня ключ, и я привычно пожелал ему спокойного дежурства, когда пробудился мобильник.

– Ты нашу последнюю сводку читал?

То был Онищенко.

– Я не в кабинете.

– Жалко.

– Скажи своими словами.

– Прокуратура начала проверку.

– Проверку чего?

– Фактов, изложенных «Фактами». Про вашего Забегалова и сына.

У меня перехватило дыхание.

– Слышишь меня? Проверяют насчет родственных связей и прочего, – продолжал Онищенко.

– А основание для проверки? – спросил я.

Собкор «Интерксерокса» захихикал.

– Основание – сам факт публикации. Прокуратура по закону имеет полное право.

– Ну, спасибо, – только и ответил я.

– А ты наши сводки не читаешь, – ласково попенял мне коллега.

В кабачке «Синьор Робинзон» играла музыка. По вечерам в будние дни клиентов было немного. Мы вдвоем с Егором сидели в зальчике с бильярдом, за плетеной загородкой, которая изображала часть необитаемого острова. Как обычно, пили пиво. Домой, в пустую и не слишком теплую квартиру, мне что-то не хотелось.

– Брешут все. Верить, вообще, никому нельзя, – говорил Егор, закусывая блинчиком с семгой. – Думаешь, твой Домашевский на тебя не стучит? Ха! Размечтался…

– Ему-то зачем? – попробовал возразить я.

– А затем, чтобы выслужиться! Чтобы на пенсию не вытурили. Чтобы еще денег пополучать не за хрен собачий.

У Егора получалось довольно убедительно. И сам он был убедителен по своему обыкновению – с пудовыми кулачищами и живым весом в сто тридцать кило, при росте метр девяносто. Знал я его, можно сказать, с незапамятных времен. Я тогда был начинающим репортером, а Егор терся в неформальной тусовке, сражался за экологию и демократию. Стоял на митингах с портретом Ельцина. Потом судьба привела его в помощники к одному депутату, откуда мой приятель пробился в мэрию.

Но во властных структурах Егор не стал засиживаться. Прекратив, по его собственному выражению, маяться дурью, он рванул покорять банковскую сферу. К моменту нашего вечернего разговора за ним уже числился солидный стаж финансиста-практика, и командовал бывший юный демократ целым отделом в кредитном учреждении.