Ольга Птицева - Там, где цветет полынь

Именно так Уля и представляла кабинет сумасшедшего доктора, готового провести лоботомию любому, кто попадется ему под руку. Надо бежать. Прямо сейчас. Развернуться, пронестись по короткому коридору, оттолкнуть Анатолия и не останавливаться, пока рядом не окажется утренняя московская толпа. Уля слабо дернулась, но ноги ее не слушались.

Кто-то сыграл с ней злую шутку. Высмотрел, как она провожала взглядом санитаров у диспансера. И провел социальный эксперимент – задурил ей голову россказнями о смерти и желаниях. А она повелась, как дура. Все так и было. Безо всяких «как».

Уле стало смешно. Смех почти вырвался изо рта, когда у стены кто-то пошевелился. Там стоял Рэм, прислонившись к кафелю спиной. Яркий свет резкими мазками рисовал складку у тонких губ, мешки под глазами, острую морщинку между бровей. Так Рэм казался старше и грубее. Всей своей напряженной фигурой он старался вжаться в белую стену, держась подальше от кресла, которое отделяло его от Ули.

Если секунду назад ей казалось, что Рэм – один из обманувших ее санитаров, что он в любой момент может войти в дверь, облаченный в белое, чтобы вкрадчиво, но цепко подхватить ее локоть и потащить на прием к врачу со знакомой фамилией Гусов. Но теперь стало ясно: они в одной лодке.

Дверь за спиной Ули бесшумно открылась. Рэм дернулся, поднял голову, бросил короткий взгляд куда-то за ее спину и еще сильнее вжался в кафель, будто надеялся пройти сквозь него и вывалиться с другой стороны.

Тяжелая поступь, пахнувшая из коридора сырость и знакомая травяная горечь заставили Улю зажмуриться, но судорога, скрутившая внутренности, почти сразу ослабила хватку. Видимо, ко всему в этом мире можно привыкнуть. Даже к мертвецкой горечи полыни.

– Ну здравствуйте, детки, – прохрипел знакомый го- лос. – Не скучаете тут?

Гус обогнул застывшую Улю, отечески потрепав ее по плечу. Сегодня на нем не было вонючих обносков. Добротная кожаная куртка, удобные ботинки и мешковатые, но чистые брюки сделали из вокзального бездомного вполне себе приятного пожилого мужчину. Гус даже бороду расчесал. И только глаза цвета пыльной травы смотрели знакомо.

Старик обстоятельно обошел комнату по кругу, похлопал ладонью по высокому креслу. Чуть шевеля губами, направился к одному из небольших стульчиков, снял с себя куртку, размотал тонкий вязаный шарф и аккуратно повесил все это на спинку. И только потом наконец сел, сложив руки на коленях.

– Ну что, Рэм, рассказал ли ты об условиях нашей маленькой забавы? – спросил он.

– Да, он рассказал мне… – начала Уля, но Гус оборвал ее властным взмахом руки.

Коротко подстриженные ногти блеснули в электрическом свете. И от их ухоженной гладкости Уле неожиданно стало легче дышать.

– Я задал вопрос. Отвечай. – Гус не повысил голос, но металл, появившийся в нем, говорил сам за себя.

– Я сделал, как вы велели, – выдавил Рэм, опуская голову еще ниже.

Мертвенная бледность залила лицо, обостряя черты. Такими становятся покойники, пролежавшие всю ночь в стенах своей квартиры – обмытые, обряженные в самый лучший костюм, уложенные на мягкую подушку гроба.

Старик внушал Уле животный страх, но даже она держалась лучше Рэма, который из последних сил прижимался спиной к кафелю. Между ним и Гусом звенела тишина. Наконец, когда Рэм начал медленно сползать по стене, старик хлопнул ладонью по колену и коротко засмеялся.

– Вот и умничка, вот и молодец, – сказал он, растягивая губы в улыбке, но глаза оставались двумя сверлами, безжалостными и холодными. – Ты пока иди, подыши. Что-то неважно выглядишь, честно говоря. – Гус снова хохотнул. – А после зайдешь, поглядим, что можно сделать.

Рэм кивнул, утер со лба пот и на неверных ногах пошел к двери, огибая старика по самой широкой дуге. На мгновение он встретился с Улей глазами, и та прочла в них глухую тоску. Словно в его жизни никогда не бывало ничего хорошего, и все, что имел он в памяти светлого, стерлось за ту минуту, которую Гус впечатывал его в белоснежный кафель.

Рэм чуть заметно кивнул, прикоснувшись к плечу Ули своим, но не остановился. Когда за ним захлопнулась дверь, в комнате стало еще холоднее. Безжалостный свет не давал ни единого шанса укрыться.

– Итак, ты в игре? – лениво спросил Гус, разваливаясь на стульчике. – Честно говоря, я не удивлен. Есть в тебе что-то эдакое… Отчаяние, наверное. Оно делает людей по-настоящему бесстрашными. Толкает на неожиданные поступки. Меняет жесты, взгляд, даже запах… – Он шумно вдохнул через широкие ноздри. – Знаешь ли ты, как пахнет испуганный человек? Горьким потом, влажной кожей, слезами, слюной, смертью… И полынью, конечно, полынью. Правда, этого он сам не чует. Зато чуем мы. Так, козочка моя? Не молчи. Скажи что-нибудь.

– Почему вы не называете меня по имени? – выпалила Уля, не думая о том, что произносят ее онемевшие губы.

Гус замер, моргнул и разразился оглушительным хохотом.

– Молодец! Уела старика. – Он пригладил бороду. – Мы пока недостаточно знакомы. Я старый человек и придерживаюсь правил. Но не волнуйся, мы скоро познакомимся поближе.

Его острый взгляд впился в Ульяну, заставив сделать робкий шаг вперед. Так бандерлоги из «Маугли» покорно шагали к мудрой безжалостной змее. Предчувствуя, что ждет их, но не находя в своих жалких тельцах сил сопротивляться.

Когда длинные, мертвецки холодные пальцы старика схватили Улю за подбородок, ее чуть не вывернуло. Тяжело сглотнув, она уставилась выше его плеча, из последних сил стараясь не расплакаться.

– Нет, так дело не пойдет, – разочарованно протянул Гус, покачивая сжатой ладонью и заставляя Ульяну повторять за ним это движение. – Посмотри мне в глаза, девочка, и скажи: ты в игре?

Язык заморозило, губы сжались, плотно прикрывая собой зубы. Но ответ уже рвался наружу. Короткое слово в две простые буквы. Один слог, который не проглотить. Согласие, которое нужно выговорить, чтобы скрепить сделку.

Гус надавил чуть сильнее. На нежной коже Ули вспыхнули следы его пальцев, она замычала, пытаясь вырваться, но старик был неумолим.

– Ты задерживаешь меня, а я не люблю тратить время. Скажи это. Ты в игре? Или беги прямо сейчас. Я дам тебе фору, – прошептал он, притягивая ее так близко, чтобы горькое дыхание щекотало щеку.

Волна отвращения накрыла Улю стремительно и внезапно. Она рванулась еще раз, но силы были неравны. И тогда она сдалась.

– Да, – прохрипела она сквозь сжатые зубы.

Старик тут же ее отпустил. В комнате потеплело, а полынь, уже наполнившая своей горечью все вокруг, сменилась терпимой вонью медикаментов.

– Вот и молодец, Ульяна. – Улыбка делала лицо Гуса древней маской злого божка. – Теперь я могу тебя так называть.

И пока он расслабленно усаживался на низкий стульчик, Ульяна пятилась. В гулко звеневшей голове не осталось мыслей, слов тоже не было – все забрал в себя один маленький слог, произнеся который, Уля перешагнула черту.