Ольга Брюс - ИнтернатовскаЯ. Повесть

– Маш, – Митя встал и присел рядом, усадив Валюшку на колени. – Купим новые. Только запомни, ни одна одёжка не заменит родного человека. Важнее всего – человек.

– Я это знаю, – разглядывая следующее разрезанное платье, ответила Маша. – У меня столько никогда не было. Мне воспитатель отрезы подарила, которые она хранила много лет. Я эти наряды сама сшила.

– Вот тут ты умница. Большая умница. Шить научилась – в жизни всё пригодится, – похвалил девушку отчим. – А новые платья будут. У меня заначка есть…

Митя подхватил дочь под мышки и поставил на пол. Хромая, ушёл из комнаты и сразу вернулся.

– Вот, держи, – положил рядом с Машей деньги. – Пусть будут подарком на твой день рождения.

– Не надо! – вскочила девушка от неожиданности. – Забери, дядь Мить! Маме это не понравится!

– Ну вот, – выходя из комнаты, отчим состроил обиженное лицо. – А раньше папой называла…

Задвинув за собой шторы, Митя загремел крышками от кастрюль в поисках съестного.

Недолго думая, Валя спрыгнула с постели и убежала. Положив деньги на дно чемодана, Маша сложила вещи обратно, а испорченные разноцветные «тряпки» закинула на печь.

– Горе луковое, – сказала вслух, выходя в кухню.

– На, бери, – откуда ни возьмись, перед девушкой возникла Валя. С улыбчивым видом и заплаканными глазами ребёнок протягивал платье, похожее на кукольное. – Дарю.

– Что это? – ноги Маши вросли в деревянный пол. Глаза широко распахнулись. Сердце заклокотало так сильно, что Маша услышала стук в голове. – Это же твоё платье…

– Бери, мне не жалко.

Детская наивность и природная манера сиюминутно забывать о плохом растрогали Машу. Некогда переполненная ненавистью и злобой к этому беззащитному маленькому человечку Мария не смогла подавить в себе эмоции. Подхватив девочку на руки, крепко обняла её и зарыдала.

– Прости, сестрёнка. Прости меня.

Не понимая происходящего, Валюшка также обняла Машу за шею и заплакала. Сидя за столом, Митя наблюдал за сёстрами и молчал. Вот оно как, помирились. И слава богу. Тряпки – дело наживное, а родственные отношения беречь надо. Вспомнив о своей сестре, мужчина поднялся и медленно вышел во двор.

– Ну всё, хватит, – успокоившись, Маша отпустила сестру. – Очень прошу, не бери больше ножницы.

– Ага, – Валя сунула в руки Маши платье и убежала за отцом на улицу.

Положив наряд сестры на место, Мария поняла, как глупо поступила, обидев девочку.

– Нет, я свою дочь буду воспитывать по-другому. Никогда не буду наказывать.

Снимая рабочий халат, Ирина торопилась домой на обед. Настроения никакого, из рук всё валилось. Не обращая внимание на доярок, женщина переобулась и двинулась к выходу.

– Ирка! – кричала Афанасьевна, догоняя Ирину. – Ты чего сегодня такая?

– Какая? – не поворачивая головы, спросила женщина.

– Сама не своя. Хмурая, – поравнявшись, Афанасьевна замедлила шаг. – Дома чего, аль не?

– А тебе-то что?

– Из-за Митьки, что ли? – ухмыльнулась доярка, поправляя косынку на затылке. – Это всё от зависти, точно тебе говорю. Бабы так зыркали на него и обсуждали, что мужик не выдержал. Слабоват он у тебя.

– Ничего и не слабоват, – фыркнув, Ира прибавила шаг. – Такой, как и все ваши.

– Не скажи. Мой Михайло смолоду до самогону охочий, да и Варькин тоже. А что говорить, половину деревенских любят это дело, – щёлкнув двумя пальцами по шее, утверждала Афанасьевна. – А твой – ни-ни. Но, видать, бабские пересуды накликали сглаз, вот и балуется он у тебя уже с годок. Жалко, хороший мужик был.

– Не был, а есть! – раздражительным голосом сказала Ира.

– Слыхала я, Машка вернулась на каникулы. Бабы говорят, вымахала за год – не узнать. Девка красивая, видная, – искоса взглянув на собеседницу, Афанасьевна не скрывала издевательской ухмылки. – Ой, а помнишь, как в Берёзовке молодуха с отчимом сбежала? У-у, ему-то что, связался с сорокалетней, а самому чуть больше двадцати. Хм, вот так вырастишь девку от первого мужика, а она второго окрутит и поминай как звали.

Ирина вскипала, чувствуя пульсацию в висках и затылке, но не показывала того, как хотелось вцепиться в эту противную бабу, несшую всякий бред. Подойдя к дому, попрощалась сквозь зубы с Афанасьевной. Вошла во двор, огляделась и, прислушиваясь к голосам, ринулась к бане. Смех дочек был слышен на всю округу. Ирка с обезумевшими глазами завернула за угол. Девчонки вместе с отчимом играли в карты прямо на траве.

– А-а, вы все тут заодно, – хохотал Митя, перетасовывая старенькую потёртую колоду. – Обыграть вздумали?

– На что играем? – Ирина почувствовала ревность. – Ты был сегодня в поле?

– Я отгул взял, – задыхаясь от смеха, ответил муж. – Завтра отработаю.

– А эти что тут расселись? – показывая на Катю с Машей, мать искала причину разогнать всех по разным углам. – Валя спит?

– Спит, – Катя, отдышавшись, встала с помятой травы. – Мам, пойдём, я тебя покормлю.

– Сама поем, – нахохлилась Ира, вглядываясь в лицо Маши. – А вы идите, стиркой займитесь.

Маша послушно поднялась и потопала вслед за сестрой.

– Где рубаху потерял? – обратилась Ирина к мужу. – Не совестно перед девками с голым пузом мельтешить?

– Жарко, Ириш, – кое-как поднявшись, Митя положил колоду в карман штанов.

– Знаю я ваше жарко, – процедила сквозь зубы женщина. – Вечером со мной на ферму пойдёшь навоз таскать. Нечего тут игрульки устраивать. Ты женатый мужик. Запомни раз и навсегда.

– К чему ты это? – удивился Митя. – Прибежала, разогнала. Я сразу заметил твой настрой. Что случилось?

– Пока ещё ничего, – вспоминая слова Афанасьевны, Ирина не находила себе места. – Может, девок к родственникам отправить, как думаешь? Пусть поживут, помогут. А то дальше Брянска нигде не бывали.

– Вот это новости! С чего вдруг? А кто с Валей сидеть будет, Егор? Или няньку пристроишь? Прекращай, Ира, пинать детей из одного кармана в другой. Сколько живу с тобой, не понимаю, как мать может вот так запросто оторвать от себя собственное дитя на год или на лето. С Валей также поступишь?

– Сдурел? – нахмурилась женщина. – Откуда такие мысли?

– Да всё оттуда. Эх, Ира, припомнят они тебе, как пить дать, припомнят.

Катя и Маша, собрав бельё, ушли на речку.

– Давай искупаемся, а потом постираем, – предложила Катя, снимая сарафан. – Жарко.

– Угу, а потом будет куча вопросов, почему так долго, – Маша опустила белоснежную простынь в воду.

– Обед закончится, и мама уйдёт на ферму. А папка не вредничает, – заходя в реку, уговаривала сестра.

– Кать, – Маша намыливала ткань хозяйственным мылом. – Почему она такая стала?

– Кто?

– Мама. Почему она стала злой, ты не знаешь?

– Думаю, из-за жизни тяжёлой, – поливая тёплой водой руки, ответила Катя. – Вспомни, как наш отец жил сам по себе. Мама всё сама-сама, а он…