Ольга Брюс - Отражение. Рассказы

– Случилось, и давно… – Машка была в растерянности, ей трудно давался этот разговор, – Вы сколько лет женаты?

– Двадцать два года, а причём здесь это?

– Двадцать два года, – протянула Харитонова и продолжила, – а детишек так и не нажили.

– Не всем Бог даёт, – Елена почувствовала, как кровь приливает к лицу, жаром обдало всё тело.

– Верно, не всем. Вам с Ильёй Яковлевичем не дал, а вот нас осчастливил.

– Я очень рада за Вас и Вашего мужа, – Лена вспомнила, как потеряла ребёнка много лет назад, откинула руку на спинку скамьи, в груди зажгло.

– Нет, Вы меня не поняли, – Мария встала перед женщиной и сильнее выпятила живот. – Нас с Ильёй Яковлевичем бог благословил.

– Этого не может быть, – тихонько ответила женщина.

– Ну как же, он полноценный мужчина, всё может быть!

Елена привстала, медленно зашагала к крыльцу дома, держась за стену.

– Слышишь? Оставь его мне! Ты всё равно не сможешь родить, а я его люблю! – неожиданно для себя выпалила Маша.

Лена медленно поднялась по ступенькам и вошла в дом.

– Пусть знает правду, – прошептала Манька и гордо удалилась.

На следующий день в селе прошёл слух, что жена председателя при смерти.

Логвинов не находил себе места, ходил смурной по кабинету и постоянно курил.

– Ильюша, – в кабинет заглянула Мария, – очень жаль твою жену, беда-то какая.

– Я как чувствовал, приехал домой после обеда, а она лежит в сенях лицом вниз, – голос председателя задрожал, – вызвал медика, она скорую…

– Я понимаю, я тебя так понимаю, – ластилась к Илье Маня, – такое горе…

– Подожди хоронить! – вскрикнул мужчина, – она жива! Она выживет!

– Что ты, что ты, Ильюша, я и не думала…

– Уйди, Христа ради, уйди. Не до тебя мне.

– Милый мой, я же здесь, рядом. Что тебе ещё нужно? – Машка хватала Илью за шею и пыталась поцеловать.

– Нет, этого не может быть. Всё хорошо было. Врач предупреждал: любое волнение… Я же берёг её от всего… – председатель резко повернулся в Машке, – ты? Это ты ей всё рассказала? Она же у меня хрупкая и ранимая!

– Ильюша, да как бы я смогла? Ты что такое говоришь?

– Не понимаю, совсем ничего не понимаю…

– Любимый мой, время подумать о нас! О нашем ребёночке…

– Да ты совсем рехнулась! Ненавижу тебя! Поди прочь! Какая же ты мерзкая! – Илья Яковлевич схватился за стул, не понимая, что происходит.

От испуга у Марии прихватило живот.

– Девочка моя, мой билетик в будущее, – обнимала Манька дочь, – теперь уже Илья не отвертится.

Василий, стоя под окнами родильного дома, звал жену:

– Маняшка! Выгляни! Покажи дочь!

Машка открыла окно украдкой.

– Тихо! Чего разорался? Спит она!

– Манечка, ты ж моя Зо́рюшка, я всю ночь не спал, волновался!

– Чего припёрся? Шуму наводить?

– Как же? – Васька опешил, – я хотел увидеть нашу доченьку. Ты не рада моему приезду?

Машка с ненавистью посмотрела на мужа.

– Чего привёз?

– Яблок и апельсинов, как полагается…

– Дурень! Одежду привёз? – женщина нервничала, – ненавистны мне больничные халаты.

– Я ж не знал, меня не предупредили… – мужчина расстроился.

– Вот и вертайся назад, умнее будешь! – Маня закрыла окно.

Агриппина Никаноровна готовилась к приезду внучки. Выделила угол в комнате дочери, подготовила детское бельё и накупила погремушек.

– Привезут Светку, а тут уже всё готово, приговаривала женщина, – я и покрывальце лоскутами вышила.

Через несколько дней Вася привёз жену с ребёнком.

– Проходи доченька, – Никаноровна суетилась, протирая кроватку, – всё готово. Вот и одёжу нагладила.

– Старьё, – захорохорилась Манька, – где ты взяла эти тряпки?

– Как же? – заволновалась Агриппина, – твои сберегла, да и Нюрка соседка помогла, от её дочери остались.

– Моя Клавка в обносках ходить будет? – Маша положила дочь на свою кровать и упёрла руки в боки, – Ишь, чего захотела!

– Ты же Светочкой хотела её назвать, – пожилая женщина присела на табурет от удивления.

– Передумала. Клавкой будет! – Харитонова вышла во двор и закурила.

– Пусть будет Клавкой, – Никаноровна развернула одеяло, – надо же, на Маньку похожа, вылитая.

Жену председателя выписали через месяц. Илья обустроил комнату так, чтобы женщине было удобно: колокольчик на стене у кровати, если вдруг понадобится что-то, купил инвалидное кресло. Елена не могла ходить, ноги парализовало, но руки кое-как двигались. Говорила она с огромным трудом. Врачи не давали прогнозов.

– Илья Яковлевич, на всё воля божья. Нужно вовремя принимать лекарства, да физическая нагрузка обязательна, – давал советы врач.

Ухаживать за Еленой вызвалась Агриппина Никаноровна.

– Я супчика наварила, вкусного, – женщина принесла тарелку и ложку, – сейчас я тебя покормлю.

Положила на грудь Лены полотенце и принялась кормить.

– Ты кушай, кушай. Ох, горюшко какое. Такая молодая и так тебя угораздило, – причитала Никаноровна, – ну, ничего, ничего. Бог милостив, всё наладится.

По щеке Елены потекла слеза.

– Что ты? Что ты, девка! – испугалась Агриппина, – не вздумай слёзы лить. Я тебе говорю, поднимешься.

По возвращению домой Никаноровну ждал скандал с её дочерью.

– И долго это будет продолжаться? – Маня встретила мать в сенях, – тебе инвалид дороже собственной внучки?

– Одурела? Думай, что говоришь! – Груня не сдержалась, – ты рассчитывала, что я день и ночь буду с Клавкой возиться? Ты мать или не мать?

– А ты бабушка вроде как, – Маша не унималась.

– Я могу посидеть вечером с внучкой, когда освобожусь, но главная задача твоя – воспитывать и давать материнскую любовь!

– Всё ясно, чужие дороже родных, – Манька махнула рукой и вышла во двор.

Прошёл год. Многое изменилось за столь долгий срок: Елена начала говорить понемногу, руки ещё плохо слушались, но ложку держать могла. С ногами же особых изменений не произошло. Елена коротала время, сидя в инвалидной коляске.

За весь год Илья Яковлевич ни разу не пришёл на свидание к Маньке, как бы она не старалась. Делал вид, что занят либо заболел, или же появилась срочность ехать в правление. Сказать строгое «нет» не мог, боялся, что Машка разнесёт дурную славу о председателе колхоза по всему селу. Деньги на содержание ребёнка давал исправно, каждый месяц. Машка их прятала под половицей под своей кроватью.

– Скоплю и уеду к чертям собачим. На черта я ввязалась в эту авантюру? Бессонные ночи вымотали в край, – приговаривала Маша, сворачивая очередную «подачку» в пакетик, – не жилось спокойно, родила себе проблему. Год уж кобенится Илья, не разводится. Жаль, не сдохла его Ленка. Вот и пусть теперь мается с инвалидкой.