Loafer83 - Держи меня за руку / DMZR

Заблестели слабые огоньки красных фонарей, впереди, и я увидела дверь. К ней вёл небольшой помост, лестница проржавела, потеряв все ступени. Папа с разбегу запрыгнул на помост, поймал меня и поставил к стене.

– Дай твою кувалду, – задыхаясь прошептал он, отдавая мне топор. Какой же он тяжёлый.

Я отошла от него, встав наготове, чтобы первой нанести удар в эту тварь, которую я видела отчётливо. Огромное, копошащееся существо двигалось к нам, головы шипели, кричали, и это были головы человека – мои головы, уродливые, искажённые страшными патологиями, циклопы, безглазые, безносые, но с огромными жадными ртами. И я перестала бояться, чудище удивлённо замерло на месте, тысячи голов, толкая друг друга, вперились в меня слепыми глазами.

Бах-бах-бах! Один замок слетел, папа стал сбивать второй. Бах-бах-ба-а-а-ах! Дверь задрожала, замки попадали на рельсы, громко звякнув. Чудище очнулось и поползло быстрее, извергая из себя душераздирающие крики. Я окаменела от этого вопля, пронизавшего меня всю насквозь, руки сжали древко топора, ещё несколько секунд и я нанесу первый удар, уже слюна гадкими струями долетает до меня.

Папа схватил меня за шиворот и бросил в дверной проём. Я упала, вскочила, держа наготове топор, не понимая, что дверь уже закрыта, задраена огромными запорами, а за ней бьётся эта тварь, пытаясь сломать дверь, выдавить её внутрь. Трясётся стена, дверь упорно скрипит, но не поддаётся.

– Идём, идём же! – уже не шепча, громко и нервно говорит папа, забирая у меня топор, кувалду он тоже несёт.

– Отдай! – восклицаю я, он останавливается, улыбается и отдаёт мне кувалду.

Мы поднимаемся по узкой металлической лестнице наверх, здесь длинный коридор, светло так, что режет глаза. Сквозь узкие щёлочки я разглядываю папу: на нём прогоревшая куртка, как и у меня, потёртые грязные джинсы и чёрные резиновые сапоги, а у меня жёлтые, заляпанные грязью. Папа заводит меня в первую попавшуюся дверь и закрывает её. В комнате много стеллажей с металлическими ящиками, большие колёса, валы, обломки каких-то деталей. Он включает свет, вытаскивает из угла несколько мешков с ветошью, и мы садимся на них, как на диван, мягкий, сухой. Мне нравится этот запах металла и машинного масла, такой чистый и далёкий от того смрада, что окутывал нас пару минут назад. Переглядываемся и смеёмся.

Безумно хочется пить, горло дерёт, и голова кружится, но усталость сильнее, и я ненадолго засыпаю на плече у папы. И снится мне бабушка, наша веранда, папа сидит за столом, а я пью чай и посасываю медовые соты, аж зубы сводит, но хочется ещё и ещё.

Тусклый свет, не чувствую запахов, в нос что-то вставлено и вталкивает в меня воздух. Слева шипит насос, охает, вздыхает, пищит. Не могу пошевелиться и не хочу. Это моя капсула, и это я, смотрю на себя со стороны и не вижу ничего, кроме белой простыни, накрывающей бледную куклу. Писк монитора усилился, он звучит, как набат, вся капсула напряглась, и по вене полилась новая порция наркотиков. Я очень рада, не хочу видеть себя, не хочу видеть этот мир, эту капсулу.

– Просыпайся, – папа толкает меня в плечо, настойчиво, но в его движениях чувствую любовь и заботу. Он и так дал мне подольше поспать. – Сейчас поедим и пойдём.

Я поднимаюсь с мешков с ветошью, он соорудил для меня кровать, ломит спину, ноги и руки затекли, зато голова прояснилась, выспалась. Поднимаюсь, делаю зарядку, медленно, протягивая каждую мышцу, так приятно, вот бы ещё футболку сменить и джинсы, чувствую себя грязной. Папа раскладывает на столе еду, откуда он её взял? Не выдерживаю, подхожу и хватаю одну зефирку, проглатывая в два укуса. Она сладкая, приторная и бесконечно вкусная. Папа смеётся, грозит пальцем и сам даёт половинку пирожка с яблоками, проглатываю и его, почти не жуя.

Размашистыми движениями заканчиваю разминаться и сажусь за стол, терпеть больше нет мочи. Папа почти ничего не ест, пододвигая ко мне пакет с пирожками, коробку с зефиром, наливая стакан за стаканом клюквенный морс. Я ем и мне всё мало, хочется больше.

– А почему ты не ешь? – спрашиваю его, отодвигая к нему пакетик с пирожками.

– Не хочу, я не голоден. А ты ешь, тебе надо, – быстро, незаметно, отвечает он, пряча глаза. – Ешь, надо всё съесть, идти ещё долго.

– А куда мы идём? Домой? – с надеждой спросила я.

– Нет, здесь нет нашего дома, – вздохнул он. – Здесь нет ничего нашего.

– Не понимаю, – пожала я плечами. – Как это? А мы где находимся?

– Сейчас в метро, в служебных помещениях.

– Это я поняла!! Мы вообще где? Что это за твари такие? Почему мы бежим куда-то? Мы же бежим, да?

– Бежим и будем бежать, – ответил он и встал. – Доедай и собирайся. Я не смогу ответить тебе на эти вопросы – я не знаю ответа и…

Он задумался и отошёл к нашим вещам, повешенным на стеллаж. Он проверил мою куртку, она немного прогорела, но была вполне целая, без дыр.

– Папа, ты же что-то знаешь или нет?? – спросила я, заставив посмотреть на себя.

– И не хочу знать, – быстро ответил он. – Всё, нечего болтать, пошли.

Он сильно волновался, я никогда ещё не видела его испуганным, но это был не тот страх, что парализует человека, другой, заставляющий бежать, спасаться и драться, не за себя, за другого – он боялся за меня.

Запихнув последний зефир в рот, я собрала пакеты и коробки в один пакет, папа долго вырабатывал у меня привычку сразу убирать за собой. Он улыбнулся, одобрительно кивнув. Пока я одевалась, рассматривала куртку, он успел её немного почистить, папа разложил тюки с ветошью по местам, сунул мусор в карман и взял топор. Лезвие блестело, ручка была тщательно вытерта, как и у моей кувалды. Мы рассмеялись, опасно поигрывая перед друг другом оружием, строя страшные рожи, как в играх кривляются анимированные бойцы перед тем, как начать бить и колошматить всех подряд, включая и зрителей боя. Мы иногда с папой играли в такую смешную игру, где нам было интереснее побить зрителей и судей, в игре можно было делать всё, причём за каждого нокаутированного зрителя присваивались неплохие очки.

Вышли, в коридоре было также пусто. Перед выходом, я поняла это по звуку метро, усиливавшемуся с каждой пройденной дверью, папа кивнул на неприметную дверь. Это был туалет, чистый, с дешёвым низким унитазом и на удивление чистой раковиной. Я с удовольствием совершила всё, что хотела, умылась, разгладила грязные волосы руками, заплела тугую косу и вышла свежая, весёлая и немного счастливая, что папа рядом, и пускай это здесь, неизвестно где, чёрт с ним!

– А я знаю, как назвать это место! – воскликнула я радостно, обняв его за шею и расцеловав в щёки.

– И как же? – улыбнулся он в ответ, слегка покраснев от моих поцелуев, он всегда краснел, говорил, что не любит «телячьих нежностей», а я видела, что ему это очень нравится.