Арина Малых - Не бойся тишины

– Бедный наш Тамаш, – всхлипнула Рада.

– Не надо плакать, – Яков притянул к себе жену и поцеловал в макушку. – Слезами горю не поможешь. Ничего не поделаешь.

Они еще долго сидели на веранде, говорили о родителях Якова, винокурне, хозяйстве, о будущем.

Когда совсем стемнело, Рада пошла в дом, укладывать дочку.

– Ты мое солнышко, – приговаривала цыганка, накрывая Тамару легким хлопковым одеялком. – Закрывай глазки.

– А ты споешь мне песенку?

– Конечно, – улыбнулась Рада. Она чмокнула малышку в щеку, взяла ее ручку, поцеловала каждый пальчик и тихонько запела тягучую грустную цыганскую песню.

– Уснула? – спросил Яков, когда жена вышла из дома.

– Да, – кивнула Рада и пошла кормить кур, уток и гусей. Закончив с птицей, она убралась в курятнике и отправилась в конюшню. Рада зашла в стойло к лошадке, потрепала ее по спине и обняла за шею. Поглаживая гриву, она долго что-то шептала по-цыгански, смахивая слезинки, которые катились из ее черных бездонных глаз. Прибежал Санду, покрутился у ног Рады и прилег рядом с деревянной перегородкой. Шумно стрекотали цикады, соловей громко выводил завораживающую мелодию, присвистывая и прищелкивая.

Громко залаял спаниель. Яков приманил пса и потрепал по голове.

– Тише, Санду, что ты разлаялся? – негромко сказал он и внимательно посмотрел в сторону кустов, на которые лаяла собака.

Санду коротко тявкнул и замолчал. Вечерело, моросил холодный ноябрьский дождик. Яков не увидел ничего подозрительного и пошел в дом.

В детской комнате на кроватке лежала Тамара. У нее был сильный жар. Рада сидела рядом и гладила дочку по голове.

– Она вся в огне! – расстроенно сказала Рада, – я уже перепробовала все способы, которые знала, и которые ты мне читал из медицинской книжки. Ничего не помогает! Жар усиливается. Ее уже несколько раз вырвало. Со вчерашнего утра она ничего не ела и почти ничего не пила. Это плохо.

– Да, не очень хорошо, – согласился Яков и присел на кроватку, – очень похоже на лихорадку.

– Я видела такое, когда была в таборе. У одной женщины мальчик также заболел, мучился несколько дней и потом умер!

– Так! – воскликнул Яков, – хватит! С ней ничего не случится!

От резкого крика девочка открыла глаза.

– Мамочка, – простонала она.

– Ты ее пугаешь, – прошипела Рада, – говори тише…

Яков приложил ладонь ко лбу дочери и нахмурился.

– Она такая горячая! – мать смахнула слезинку, поцеловала Тамару и взяла за руку.

– Ее надо показать врачу, – задумчиво произнес Яков, – как это сделать?..

– Отвезти в деревню к лекарю? – пролепетала мать.

– Везти в такую погоду… – сморщился Яков, – можно хуже сделать. Надо съездить за врачом и привезти сюда, чтобы он посмотрел Тамару, может, оставить его на ночь, понаблюдать…

– Как же съездить?.. – эхом повторила Рада.

– Ох, как все неудачно! Агнешки опять нет! Нет, когда она так нужна!

– Но ты же сам отправил их в Кишинев неделю назад, – пробормотала Рада.

– Отправил! – повысил голос Яков, – потому что Тамашу уже не помогали лекарства, которые ему дал врач, и мне было не по себе от его душераздирающих криков. И вообще, я не мог допустить, чтобы он умер тут… у нас на руках…

– Думаешь, в больнице ему будет лучше?

– Уверен! Ему там колют морфий, он не чувствует болей, и Агнешка с ним рядом…

Во дворе опять залаял спаниель.

– Да что с ним такое сегодня? – Яков поднялся, подошел к окну, отдернул занавеску и выглянул во двор.

– Санду! – он гневно окрикнул пса, и тот замолчал.

– Мамочка, меня сейчас вытошнит, – слабым голосом сказала Тамара. Рада приподняла дочку за спину, схватила с пола миску и поднесла ей.

Яков поморщился и вышел из комнаты.

– Я поеду за врачом! – крикнул он, спускаясь вниз.

На улице совсем стемнело, дождь усилился, кругом были лужи и грязь. Яков испачкался, выругался и пошел в конюшню.

Через час он стучал в дверь лекаря. Ему открыла пожилая женщина, жена врача.

– Яков Михалыч! – удивилась она, – проходите, вы совсем промокли. Что случилось?

– Иван Ефимыч дома? – с порога спросил Яков.

– Нет, уехал к больному, но скоро должен вернуться. Да вы заходите скорее…

Барин вошел в небольшой одноэтажный дом, отряхнулся, снял длинный дорожный плащ и вошел в горницу.

– Сюда, поближе к печке, обсохните, Яков Михалыч, – женщина суетилась вокруг Якова, принесла ему шерстяное одеяло, придвинула к печке деревянный стул с высокой спинкой.

– Сейчас принесу горячего чаю с медом, у меня как раз самовар поспел, – сказала она и вышла в соседнюю комнату.

Яков устроился около огня, вытянул промокшие ноги и укрылся одеялом. Вернулась жена врача. Она поставила на табурет рядом с гостем чашку с ароматно дымящимся напитком и вазочку с медом, села на лавку и спросила:

– Что за беда вас привела, Яков Михалыч? Никак Тамаш совсем плох?

– Тамаш действительно плох, неделю назад я отправил его в больницу вместе с Агнешкой. Один он уже был не в состоянии… Я приехал из-за дочки.

– Что с малышкой? – обеспокоенно спросила женщина.

– Жар сильный, уже два дня. Сегодня ее начало тошнить. Боимся, что это лихорадка.

– Да, это надо, чтобы мой Ефимыч посмотрел. Вы не волнуйтесь, он уехал давно, думаю, вот-вот вернется.

– Я подожду с вашего позволения.

– Конечно, – женщина встала, взяла вязание и села обратно на лавку. – Давно не были у нас в деревне?

– Последний раз приезжал, кажись, в июне-месяце. Это когда Тамаш у вас был на лечении.

– Да, да… – женщина быстро крутила петли спицами. Помолчав, она сказала, – я-то часто на базар хожу, опять цыгане объявились. Сколько лет не было…

Яков вздрогнул и посмотрел на женщину.

– Да, – продолжала она, – видела их за последнюю неделю раза три. То два цыгана молодых ходят по рынку, чего им надо, небось, кошельки воруют и высматривают, что плохо лежит. Я знаю их отродье, всегда денежки прячу подальше да поглубже. А вчерась возле скобяной лавки две женщины-цыганки были, одна беременная, живот огромный, и пацанчик с ней годиков трех, милостыню просила. А с ней была еще постарше, та предложила мне погадать, позолоти, говорит, ручку, всю правду тебе скажу. А что мне гадать, я и так все знаю, – женщина вздохнула, быстро пересчитала петли и продолжила, – детей Бог не дал, а я так хотела ребеночка. Теперь уж, гадай не гадай, ничего не изменится…

– Цыгане, говорите? – с тревогой в голосе переспросил Яков.

– Они, окаянные. Давно их не было в наших краях, да вот опять пришли…

– Где же табор их стоит?

– Откель мне знать? Никто не знает. Они сегодня тут, завтра уже в другом месте, кочевой народ…

– Я часто охочусь. Знаю всю округу. Три дня назад ходил на косулю, никого не видел.