Евгений Зернов - Край света

Как вы не понимаете, что бывают ситуации, когда человек попросту не может исполнять ваши дурацкие правила? Разве не видите, я смертельно болен – вы же сами выдали мне голубой листок с диагнозом. Если не можете помочь, то хотя бы оставьте в покое! У меня больше нет времени и сил играть в жульнические игры!

Дитрих с тревогой вгляделся за окно. На улице поднялся ветер, он подвывал и заставлял, словно восставших мертвецов, шевелиться сухие жёлтые листья. Порой они, ведомые потусторонней силой, начинали немо кружить. В дальнем углу двора на ржавой детской карусели маячил сомнительный тип в тёмном плаще с накинутым на голову капюшоном. Он возник там вчера и с тех пор лишь изредка менял диспозицию, садясь то на качели, то на качалку-мотоцикл. В тени глубокого капюшона лица нельзя было разглядеть.

«Надо ИХ опередить».

Дитрих смутно представлял себе тех, с кем в последнее время мысленно дискутировал. ОНИ были неосязаемы, не имели формы, при этом – были бессмертны и всесильны. Дитрих осознавал, что его ум доверху забит этой чепухой – обидой на весь мир. Сейчас важно перейти на новый этап. Изгнать из головы пылающих демонов. Перестать рефлексировать и начать действовать.

– Папа, давай играть! – воскликнула Лиза. – Ты обещал со мной поиграть!

Дитрих подошёл к дочери, аккуратно сдвинул в сторону детали конструктора и сел на диван.

– Ну папа! Что ты наделал! Ты всё поломал! Я строила нам дом!

Он поднял Лизу и посадил себе на колени. Крепко обнял.

– Солнышко, у меня к тебе очень серьёзный разговор.

– Давай играть?

– Посмотри на меня! Послушай! Мне надо с тобой поговорить.

– Давай, говори. Что случилось? Ты опять грустный.

Дитрих изобразил улыбку. Лиза искусственно улыбнулась ему в ответ.

Девочка опустила голову и потянулась за конструктором.

– Ты меня совсем не слушаешь.

– Да слушаю я тебя, слушаю! Говори уже. – Дочь наконец подняла глаза, в которых отражалась лёгкая сиюминутная досада. Её взгляд ещё не был заражён тоской, которая появляется у взрослых, осознавших ограниченность своих жизненных ресурсов – отпущенного времени и сил.

– Ты должна сделать выбор.

– Какой?

– Очень важный в твоей жизни. Я свой выбор сделал. Теперь – должна ты. Дело в том, что я решил отправиться в длинное трудное путешествие, за пределы Города. Вряд ли я когда-нибудь вернусь. Решай, отправишься ли ты со мной или останешься здесь, но одна. Тебя примут в интернат, я узнавал. Дадут кровать, тумбочку, будут кормить и учить, пока не вырастешь. Будешь каждый день обижаться на меня, на несправедливость судьбы. Будешь часто плакать, пока не закончатся слёзы. Потом найдёшь работу, снимешь каморку. И сможешь, если получится, сама устроить своё семейное счастье. Или поедешь со мной, но тогда я не могу предсказать, что тебя ждёт. Потому что и сам не знаю. Может быть, что-то невероятно жуткое. И в том и в другом случае тебе предстоят испытания. Но ты уже большая и способна понять, что жизнь непростая штука.

Лиза сидела, низко опустив голову. Дитрих поднял её подбородок. По бледно-розовым щекам скатывались горькие слёзы, одна за другой, оставляя блестящие полоски. Серые непонимающие глаза до краёв были заполнены влагой. Дитриху хотелось зарыдать в голос, грудь защемило. Он сильнее сжал дочь в объятиях – ничего другого не мог сделать.

Лиза вырвалась и уткнулась лицом в подушку.

– Ты меня не любишь! – захлюпала она. – Я и так тебя почти никогда не вижу. А теперь ты хочешь меня бросить!

Дитрих по привычке считал дочь ещё совсем маленькой, думал, что ей будет трудно понять. Но Лиза всё поняла сразу и совершенно правильно. Хотя, может быть, и не знала, какими словами выразить нахлынувшие чувства.

– Лисёнок, не плачь, – ощущая себя совершенно глупо, сказал он и погладил жидкие детские волосы. – У меня проблемы со здоровьем. Я вынужден что-нибудь срочно предпринять, не могу оставлять всё так, как идёт. Прежняя жизнь закончилась.

– Почему? Ты же сам обещал, когда переезжали, что уж в этой каморке мы будем жить долго.

– Всё, пожили.

– Это называется не долго, а очень мало! Я не успела завести ни одной подруги.

– Ничего страшного. Заведёшь в другом месте.

– Да? Ничего страшного? В другом месте подруги будут плохие! Здесь, наверное, были бы самые лучшие подруги на свете! Если мы уйдём – больше таких не будет. Никогда!

– Послушай! У тебя здесь не было ни одной подруги. И может быть, никогда бы не появилось. А в путешествии ты точно кого-нибудь да встретишь.

Лиза долго молчала.

– Ты должна принять решение, – словно мантру повторял Дитрих и гладил её спину ниже бугорков. Затем стал делать лёгкий массаж, словно пытался сбросить с себя груз ответственности, хотя отлично понимал, что непростое решение уже принято. Им самим. Требовалось лишь согласие, атрибут соучастия. Достаточно простого кивка.

– Папа, обними меня, – пробормотала девочка.

Дитрих лёг рядом и обнял дочь.

– Папа, пожалуйста, не бросай меня. Я хочу с тобой. Не хочу в интернат.

Она подняла голову. Лицо у неё было заплаканное, а вид самый жалкий. Может, отдать в актрисы?

– Хорошо, – ответил Дитрих. – Замечательно. Я не знаю, что нас ждёт. Наверное, многие трудности и опасности. Но обещаю, что стану защищать тебя. Главное, что мы будем вместе.

– Хорошо, – тихо повторила Лиза. Потом она вдруг села. Настроение её резко переменилось. – Пошли! Ну чего ты разлёгся? Нам надо идти в твоё путешествие!

Дитрих поднялся.

– Спасибо, милая! Давай наведём в комнате порядок. Когда уходишь, надо оставлять после себя чистоту. Особенно когда уходишь навсегда.

Дитрих мочил и выжимал тряпку, а Лиза вытирала пыль на полках. Потом чистили ковёр. Пылесос был неисправен, и они придумали отматывать скотч и чистить ковёр липкой стороной. Выглядело это крайне странно. И всё же им было радостно – потому что делали одно дело вместе.

Потом девочка достала свой «секрет». Она хранила в небольшом бархатном мешочке несколько предметов. Горстка ярких цветных скрепок, золотистый фантик от шоколадки, розовый браслетик, сплетенный из резинок. Это были для неё самые-самые драгоценные вещи на свете. Их она, конечно, решила взять с собой.

– Смотри! Твои ботинки совсем прохудились. Лохматые. Видишь?

– Вижу!

– Купи себе новые.

– У меня нет лишних денег.

Лиза подставила палец к подбородку и забавно изобразила глубокую задумчивость.

– М-м-м… О, есть идея!

Она ушла к дивану, принесла ножницы, бумагу и фломастеры.

– Папа, а какое число самое большое?

– Миллиард.

– М-м-м… А какое число больше миллиарда?

– Триллион.

– А больше триллиона?

– Секстиллион.

– А больше секстиллиона?