Дмитрий Сарвин - Кто Ш Буст?

Весна… как же мы тебя все ждём!

Лопушков проснулся от шума. Шумели за окном его вагончика. Он сел, поскрипывая сеткой панцирной кровати, и ещё раз прислушался. Снаружи явно что-то происходило. Лопушков осмотрел нехитрый интерьер своего пристанища, выискивая взглядом тапки. В обозримом пространстве искомое не обнаруживалось. Лопушков заглянул под кровать. Так и есть, одна тапка притаилась в клубистой пыли подкроватного мира. Кряхтя, Лопушков изъял её на свет, дунул, очищая от пыли, и надел на левую ногу. Ещё раз осмотрелся, но правая тапка, увы, не просматривалась. Шум за окном усилился. Лопушков встал и направился к входной двери. Немного поборовшись с замком, он открыл дверь. Солнечный свет, шум и свежий воздух застали Лопушкова врасплох. Жмурясь, Лопушков никак не мог понять, что происходит. Вокруг вагончика шли демонтажные работы, суетились люди, что-то куда-то несли, кто-то на кого-то орал, где-то что-то уронили, и, перекрывая отборный мат, визгливо взвыл перфоратор. Лопушков взволнованно сбежал по крылечку вниз. Он метался от одного рабочего к другому, он хватался за разбираемые объекты и не переставая спрашивал:

– Люди, что происходит? Что происходит, люди?!!

Народ безмолвствовал, выполняя свою рутинную работу. Вдруг Лопушков увидел, как его зелёный вагончик взмыл вверх, подцепленный стальной стрелой крана.

– Стой, куда-а-а-а-а! – блаженно заорал Лопушков, теряя жилище. Вагончик накренился, дверь распахнулась, и оттуда вылетел ворох старых афиш и правая тапка. Лопушков попытался схватить её на лету, но увлечённый поимкой споткнулся и полетел в какую-то яму…

– Что это? Я падаю! У меня ноги подкашиваются, – подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидеть, куда кран отбуксировал его вагончик. Но он ничего не увидел. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нему серыми облаками.

– Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал Лопушков, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба?

Лопушков, задумчиво глядя в бесконечное небо Аустерлица, сказал:

– Цирк уехал, а меня забыли…

Холодный осенний ветер швырнул золотые листья в свежевырытую траншею, словно пытался укрыть замерзающего клоуна…

Небольшая, но очень шумная компания веселилась в парке, они дурачились, гоняя друг друга меж грустных стволов парковых деревьев, подбрасывали жёлтые листья и громко хохотали, пугая степенных мамочек с колясками.

Вечерело, и парк постепенно начал пустеть. Горбатый фонарь зажёг свою жёлтую лампу, осветив парковую скамейку, на которой одиноко сидела старушка в зелёном пальто. Большие лупообразные очки и тёмно-зелёная вязаная шапочка делали её очень похожей на большую лягушку. Она печально наблюдала, как опадают листья, вздыхала и беззвучно шевелила губами.

Шумная компания приземлилась на противоположенную от старушки-лягушки скамейку. Они выпили и стали искать повод для приключения.

– Ванилин, а слабо старушку взасос поцеловать? – сказала девица, сидевшая на коленях того самого Ванилина.

– Чего?!

Компания одобрительно загудела.

– Чего?! – опять переспросил Иван, когда все стихли.

– Вано, ты же типа ловелас, ну и порадуй бабульку! Правильно, Жома? – выпустив сигаретный дым, сказал длинный и худой парень, у которого на каждой коленке сидело по девице.

– Точняк! – сказал Жома, сплюнув. Жома сидел на карачках, демонстрируя всем проходящим мимо скамейки самодельную надпись Kiss, сделанную на куртке, и оголившуюся спину, переходящую в плоский зад.

– А на хера мне это? – пренебрежительно сказал Иван. – Сама иди и сосись с этой… с этой лягушкой! Гы…

– Точняк, Марин! – опять сплюнув, отозвался Жома.

– Жома, харе стрелки переводить! – огрызнулась Марина в сторону Жомы и, повернувшись к Ивану, глядя прямо ему в глаза, выразительно сказала: – Спорнём, что не сможешь!

Компания снова одобрительно загудела.

– Ну что, Ванёк, слабо? – игриво подначила одна из девиц с коленки длинного парня, которого все звали Варлавова. Потом она «замахнула» из горла и, причмокнув, сказала: – Горько!

Все заржали, а потом долго скандировали:

– Горько! Горько! Горько!

Иван переждал, когда все наиграются в «свадьбу», и, хитро прищурившись, спросил:

– На чё спорим?

– Да хоть на что… – и Марина, встав с его коленок, картинно развела руками.

– Давай на трах! – сказал Ваня, глумливо улыбаясь.

Все радостно взвыли.

Иван уже чувствовал себя победителем в этой игре «на слабо», но тут Марина тихо и отчётливо проговорила:

– Спорнём! – и протянула руку.

Все затаились, ожидая ответа Ивана.

– Точняк зассыт! – подал голос Жома.

Ваня посмотрел на старушку, на Марину и сказал:

– Спорим! – крепко ухватив её за руку.

Жома от радости аж подпрыгнул. Затем он под громкие крики и улюлюканье «разбил» спорящим руки.

Иван взял бутылку у девицы, сидящей на колене Варлавовы, одним махом допил содержимое и отправил уже пустую посуду с этикеткой «Кагор» в стоящую рядом урну. Решительно перешагнул «сад плевков», сделанный Жомой, и пошёл к ничего не подозревающей старушке-лягушке. Подойдя к скамейке, Ваня не раздумывая притянул сухопарую старушку к себе и жарко поцеловал её шамкающий беззубый рот…

– Как это называется?!

– Я здесь ни при чём!..

– А кто при чём? Что мне теперь делать?

– Я всего-то…

– Хватит оправдываться! Виноват?

– Виноват, но я…

– Ты прекрасно знал, что Анна Сергеевна должна была скончаться через три недели в три часа тридцать минут по Москве! А в итоге…

– Я отошёл-то всего на минутку…

Архангел Гавриил захлопнул книгу, давая понять, что разговор окончен, и строго посмотрел на ангела-хранителя Анны Сергеевны, тот виновато опустив крылья, смотрел на проплывающие внизу облака.

– Уходи с глаз моих, – сказал Гавриил и перевёл взгляд на Анну Сергеевну. Точнее, на светящееся облачко души, которое висело рядом.

– Анна, подойди ко мне, – облако послушно подплыло.

– Наша вина, недоглядели! Проси, что пожелаешь, по возможности исполню…

Прошло двадцать лет, и Иван Фабрицкий шёл через тот самый парк, где он будучи семнадцатилетним пэтэушником насмерть зацеловал ни в чём не повинную старушку.

Убийцу не искали, так как Анна Сергеевна была уже в преклонном возрасте и смерть её казалась вполне естественной. Но Ваня, чувствуя свою вину за содеянное, ушёл из своей развесёлой компашки, потом из ПТУ и сразу попал в армию. Отслужив, поступил в политехнический институт, по окончании устроился на завод инженером, и всё бы ничего, только вот с женщинами у него были постоянные проблемы. То они были очень глупые, и это быстро надоедало Ивану, то, наоборот, слишком умные, тогда бросали его…