Алексей Поселенов - Десять дней октября

– Хорошо, дядь Ген, разберусь. – Раздевался в предбаннике Артем.

Плеснув на горячие камни пихтового настоя, он растянулся на полке. По парилке поплыл вкусный хвойный аромат вперемешку с травяными запахами. Сухой жар прогревал, но не обжигал. Закрыв глаза, Артем медленно вдохнул полной грудью: «Хорошо-то как! Почему вот только люди не могут жить так же просто и хорошо? Почему же мы делаем друг другу всякие гадости да подлости? Как же можно вот так обманывать, предавать? Дядьке хорошо говорить – прости да пожалей, отпусти на все четыре стороны, это не его лучший друг предал. Нет, дядя Гена, тут я с тобой согласиться не могу. Если такие вещи прощать, так вообще на голову сядут и будут ноги о тебя вытирать. Гм, пожалеть их… Чего их жалеть? Они меня жалели, когда за моей спиной мне же рога наставляли? Нет уж, не будет им прощения от меня, не на того напали…»

После того как оба сходили в баню, пришла Людмила.

– Я уж в обед не стала вас беспокоить, вижу – баню топите. А сейчас вот картошки с мясом натушила, дай, думаю, угощу. А то самим-то, поди, некогда готовить было. – В руках она держала большую сковороду, завернутую в полотенце.

– Заходи, Люда, заходи. – Дядя Гена взял сковороду из её рук. – Спасибо тебе. Я и в правду ужином ещё не занимался. Проходи, давай вместе посидим да поужинаем.

За столом болтали о разном. Дядя Гена расспрашивал о сестре – матери Артема, тот рассказывал, говорил о городской жизни, каких-то новостях, сам интересовался, как идут дела в деревне, что нового у родных да общих знакомых. Людмила посетовала на местного пастуха, который с октября наотрез отказался пасти коров, хотя вполне ещё можно было бы недели две-три гонять небольшое деревенское стадо в поля.

– Да стадо-то стало… Название одно… Сколько там? —Дядя Гена повернулся к соседке. – Голов сорок наберется на всю деревню?

– Всего? – удивился Артем.

– Вот тебе и «всего»… Раньше-то три стада на село было. С разных концов собирали. По улицам шли, так конца-края не было видать, пыль столбом стояла. И коровы, и овцы, и козы. А сейчас все ленивые стали, никто не хочет за скотиной ходить. И за молоком, и за сметаной, и за яйцами в магазин бегут.

– Так, может, оно и к лучшему. – Людмила пожала плечами. – Значит, деньги у людей есть, да и в магазине всё купить можно. Раньше-то, отчего все скотину держали? Потому что в магазинах ничего не было. Вот, считай, натуральным хозяйством и кормились, а оно ведь дело-то хлопотное. Тяжело это – корову держать. Сено поставить надо, каждый день кормить, доить… И не оставишь ведь её даже на день, как привязанный. Заболеть, и то нельзя. Ты же, Геннадий, сам сейчас уже ничего не держишь, кроме пчел своих. Даже курей у тебя нету.

– Может, ты и права, – согласился хозяин. – Хотя разве сравнишь магазинное со своим-то? Качество-то и вкус совсем другие.

– Это да, что правда то правда. Я вот фабричную сметану да масло сливочное вообще есть не могу, – кивнула Людмила, – совсем невкусными кажутся.

– А что до меня, – продолжал дядька, – так мне одному разве много надо? Да и пенсии, слава богу, хватает. Ты вот иной раз чего подкинешь. А пчелы – это так, для души больше, да за ними и ухода не так много, они сами кормятся.

– А сколько у тебя, дядь Ген? – спросил Артем.

– Четыре улья вон за домом стоят. Скоро уже в подпол надо будет убирать их, пока морозов больших нету.

Людмила ушла, когда уже совсем стемнело. Дядька с племянником перебрались в комнату.

– Ну что, Артем ба́тькович? Тебе, наверное, телевизор посмотреть охота? Если надо, так ты не стесняйся, включай. Я‑то сам его редко когда смотрю. По праздникам великим.

– Да нет, не хочу я его тоже. В городе надоел. Всё равно ничего путного не показывают, криминал сплошной да сплетни: кто, где, с кем и сколько раз, – он вдруг осекся на этих словах и как-то снова погрустнел.

Немного помолчав, спросил дядьку:

– Дядь Ген, вот ты днем говорил, сам, дескать, виноват. Не разобрался в человеке, а потом его и винишь. Забудь, прости, да ещё и пожалей. Так по этой логике надо всех мошенников, что у людей деньги обманом выманивают, тоже прощать, да жалеть? Сам виноват, потому что не разобрался, что он жулик? Это что же тогда получится?

Дядя Гена сел на диван рядом с Артемом.

– А что получится?

– Ну так, значит, выпускай их из тюрем на волю?

– Ну почему же? Не надо никого выпускать. Ты просто не путай общественное прощение и своё личное. Мы же все люди, живем в обществе, следовательно, должны соблюдать установленные законы и правила общежития. А одно из таких правил гласит – не воруй, причем, неважно как – мошенничество это, обман, или разбой. Всегда так было, испокон веку, иначе общество не сможет нормально жить и развиваться. Поэтому тех, кто ворует, и наказывают за это. Но ты-то сам его при этом и простить можешь, и даже пожалеть. Душу его бестолковую пожалеть, потому как тяжко ему придется. Ты только подумай, что же это за жизнь такая у человека, что ему постоянно в страхе пребывать приходится – «Как бы не поймали, как бы в тюрьму не посадили»? Или думаешь, эти люди спят спокойно? Сомневаюсь… Ходи, да озирайся.

Артем усмехнулся:

– Ну не знаю… И воруют, и живут в своё удовольствие, и спят, я думаю, вполне благополучно. Причем воруют-то миллионами да миллиардами.

– Так это только внешнее, напускное благополучие. А там, в глубине-то – страх сидит. Они бодрят себя, убедить пытаются, что всё им нипочем, что плевали они на всех, а покоя-то в душе всё равно нет.

– Ну ладно, бог с ними, с мошенниками этими, но всё равно не могу я никак принять, что и жену свою пожалеть должен. Отпустить на все четыре стороны – ладно, тут по‑другому и не получится, но с чего мне её жалеть? Думаешь, её совесть мучает? Да она, поди, рада радешенька, что меня удалось из дома выжить. И спит спокойно, да ещё и не одна, наверное, – Артем зло ухмыльнулся.

Дядя Гена вздохнул.

– Не понял ты меня, племяш… Давай по-другому объяснить попробую. Вот скажи, доводилось тебе такое видеть, что ребятенок маленький шагает, ходить только учится и – раз! – в стул врезался, упал, заплакал?

– Конечно, видел. – Племянник снова удивленно посмотрел на дядьку: «К чему он опять клонит?» – Полинка сколько раз стулья сшибала.

– Ну вот… Упал, значит, плачет, а тут бабуля сердобольная подскакивает, подняла дитятку и давай стул этот лупить да приговаривать: «Ах, какой стул нехороший, ах, встал он тут у нас на дороженьке, ах, вот мы ему, вот мы ему!» Видел такое?

– Ну да, бывает…

– Так скажи мне, кто виноват, что ребенок в стул врезался? Неужели этот стул? Он, вообще-то на месте стоит, никого не трогает, а ребенок шпарит напропалую и – тресь в него с разбегу!

Артем засмеялся:

– Естественно, ребенок.