Денис Воронин - Колодцы Маннергейма

Дядя Костян погибает по пути на базу, прямо на Данькиных глазах.

Сначала тому кажется, что уходящему от погони дяде Костяну удастся проскочить по шаткому мосту над бурной речкой, последней перед базой. Так и происходит. Дядя Костян решает рискнуть и, с трудом удерживая равновесие, в отчаянном рывке перебегает по мосту на другой берег, где останавливается отдышаться. Он шумно переводит дыхание, думая, что все уже позади, и не обращает внимания на полуразвалившийся дачный домик справа от дороги.

Зря, халупа эта здесь не просто так.

– Эй! Осторожней! – пытается предупредить Данька, но слишком поздно – с заросшей сорняками грядки на дядю Костяна бросаются «синяки», всегда прячущиеся в засадах по четверо.

– Э, слюшай, отвали, баклажан-джан! – смешным голосом человека, торгующего этими самыми баклажанами, кричит дядя Костян и стреляет в ближайшего «синяка».

Попадает, но фиолетовые зомбаки-баклажаны – это вам не зеленые стручки гороха или бешеные огурцы (которые дядя Костян называет почему-то на иностранный манер – «Дон Закусон»). В «синяка», чтобы свалить его, надо попасть дважды. Лучше всего для сражения с ними подходит огнемет для жарки гриля, да где ж его взять? А на восемь выстрелов из ружья (плюс перезарядка) времени нет. И зловещего вида овощерезка для рукопашного боя потерялась, когда на прошлом уровне, тряся зеленой как у растаманов ботвой, из-под земли вдруг полезли мутировавшие морковки. Но отступать некуда – за спиной у дяди Костяна развалюха-мост, а на том берегу скачут подгнившие от злости, что упустили лакомую добычу, томаты.

Ближайший «синяк», развороченный двумя попаданиями, откатывается в сторону, но трое оставшихся, ничуть не мешая друг другу, набрасываются на дядю Костяна, чтобы доделать дело. Тот стреляет, перезаряжает ружье, шипит, случайно выбрасывая изо рта нехорошее слово, успевает выстрелить еще раз – и все. Мелькают тупые хари подступивших вплотную баклажанов, в разные стороны летят плоть, овощная мякоть, и экран смартфона заволакивает багровым.

Дядя Костян умирает.

– Вот же!.. – хрипло, будто вот-вот умрет по-настоящему, без всякого акцента выдыхает он и смотрит на Даньку. – Ведь почти дошел!

По его глазам видно, что он не прочь попробовать пройти уровень заново. А вот Даньке уже надоело торчать в душном вагончике, где пахнет запаренными «дошиками» и растворимым «три-в-одном» кофе, наблюдая, как папин напарник с попеременным успехом борется с разноцветными взбесившимися овощами. Того и гляди, потянет в сон – времени-то уже половина двенадцатого, хоть и светло. И вдруг дядя Костян разрядит его новенький, подаренный мамой на окончание третьего класса, смартфон – младший, как она говорит, братик ее «гэлэкси», зарядку с хитрым разъемом к которому Данька умудряется вместе с рюкзаком с вещами оставить дома у папы. Как тогда он наснимает фоток, когда отправится бродить по территории, которую папа охраняет вместе с дядей Костяном? Специально для того и напросился с ними в смену. В общем, надо забирать телефон. Вот только как это сделать, чтобы дядя Костян не обиделся, потому что «овощных ебанашек», как он их называет, когда не слышит папа, его «хонор» с трещиной через весь экран не тянет, уже пробовали…

Продолжая маять в руках чужой «самсунг», дядя Костян смотрит на Даньку взглядом Хатико, так что тот уже готов сдаться и разрешить ему «махнуть еще кружочек», но появляется папа. То ли он делал обход по периметру, то ли звонил кому-то (Данька знает, кому) без лишних ушей, то ли просто проветривался. Зайдя в вагончик, он смотрит на Даньку и сразу обо всем догадавается:

– Костян, отдай парню телефон да оторви задницу, прогуляйся, посмотри, что там да как. Вернешься – кофейку попьем. Я пока чайник поставлю.

Дядя Костян нехотя протягивает «самсунг» Даньке и поднимается с мягкого продавленного дивана. Идти на улицу работать дяде Костяну лень («чего там смотреть, свалку ведь охраняем»), но с Данькиным папой не спорит – тот в их смене за старшего, хотя на самом деле, по возрасту дядя Костян старше папы почти на год. Данька гордится, что папа в их смене главный, что на нем лежит большая ответственность и что это ему посреди ночи, как уже бывало, может позвонить их начальник Матвеич. Папа, правда, говорит, что гордиться тут особо нечем, но Данька с ним не согласен.

Дядя Костян одергивает помятую, но все равно красивую черную форму с такой крутой надписью «ЧОП «Комбат» на левом нагрудном кармане, подмигивает Даньке и выходит на улицу, а папа садится, но не на диван, а за стол, где стоит латаный-перелатанный ноутбук, про который дядя Костян говорит, что «устал, бедолага». На его временами начинающий скрипеть жесткий диск для чего-то пишется (и раз в неделю стирается) изображение с установленных на воротах и по углам периметра видеокамер.

– Девятиэтажный у тебя телефон отжал? – смотрит папа на Даньку.

Девятиэтажный – прозвище дяди Костяна. Странное, если разобраться. На самом деле дядя Костян не такой уж и девятиэтажный, а, наоборот, жилистый и невысокий. Пятиэтажный, не больше.

– У них, у купчинских, это быстро, – усмехается папа. – Раз-два – и ты уже без мобилы идешь… Спать-то не хочешь?

Данька быстро мотает головой. Какое спать, думает он, залезая Вконтакт. Смотрит ленту. Так и есть, Андрюха, которого вместе с приехавшими откуда-то из-за Урала родственниками отпустили смотреть развод мостов, уже выложил у себя на странице несколько снимков с хэштегом «БелыеНочиНеСпимКороче». На одном он стоит на набережной, а сзади его обнимает улыбчивая толстая тетка в дурацком розовом плаще. Родственница, наверное. Спросить ради смеха: «Невеста твоя?» Или лучше не надо, обидится еще…

Данька поворачивается к папе, с хмурым лицом глядящим в окно:

– Пап! Можно, я погуляю немного?

– А кофе? – спрашивает папа, отвлекаясь от своих мыслей.

– Не хочу, – Даньке как можно быстрее надо обставить Андрюху.

– Что так? Давай, с сырками творожными, – начинает соблазнять папа. – Ты же любишь!..

– Ну, может, потом, – для вида чуть поддается Данька.

– Потом не будет, Костян схомячит… Ладно, иди, – отпускает его папа, – только недолго, и под камеры не лезь. Помнишь, что тебя не должно тут быть?.. И осторожней там, шею не сверни, когда будешь по вагонам скакать, а то мама нам задаст. Договорились?

– Не собираюсь я скакать, – заверяет папу Данька, но тот с нажимом повторяет:

– Договорились?

Данька соображает, что лучше не спорить, и кивает, соглашаясь.

На улице тепло, и ветра почти нет. Шум мчащихся по виадуку автомобилей заглушает писк залетавших у лица комаров. На светлое, опоясанное розовой сыпью небо выползает немощная старуха-луна. Бледный, по-старчески трясущийся свет рассыпается в летних сумерках, как осколки маминой вазы, которую пару недель назад Данька умудрился нечаянно разбить. Вокруг шевелятся ртутные тени. В неясной, расходящейся, как круги на воде, ряби кажется, что бункерные вагоны-хопперы – те, что на путях у дальнего забора – движутся. Не в каком-то направлении по рельсам, а по-другому, словно потихоньку ворочаются, топчутся на одном месте. Разросшиеся вдоль путей сорняки скрывают вагонные колеса, и от этого хопперы напоминают загадочные треугольные космолеты пришельцев. Пришельцев, прилетевших сюда, на планету…