Геннадий Гаврилов - Письма странника. Спаси себя сам

Я намеренно не говорю «катастрофы», поскольку, может быть, это и не катастрофа совсем, а лучший исход.

Разве на Земле счастье и радость? До этого далеко еще нам. Пока же страдания океанскими волнами захлестывают Планету. Еще капля – и чаша печали, неустроенности, неудовлетворенности, чаша слез человеческих будет наполнена до краев. И особенно у нас – на российских просторах.

Интересное все же получается иногда противоречие между тем, что мы произносим, и тем, что делаем. На Западе, где у них голова болит только о товарах и как бы упаковать их великое множество в разного рода целлофановые обертки, повсюду слышишь: господин, да господин. А это значит: Господь, Ты у нас один, на Тебя надеемся, на Тебя уповаем, Тебе молимся.

У нас же в светлые времена, когда анаграмма «Вперед к победе коммунизма» была начертана на каждом заборе, когда только и делали, что возносились духовно, потуже затягивая ремни, чтоб штаны не упали, мы все время слышали от перстом указующих нам лидеров крылатые слова: товарищи, да товарищи.

А если развернуть это понятие: товар ищи, да товар ищи.

И бегали мы тогда, да и сейчас мое поколение бегает, в скупой надежде где-то что-то подешевле купить, поскольку совсем уж круто стало бывшим товарищам, для которых поиск товара, за отсутствием средств, все больше захватывает районы помоек, мусорных баков и городских свалок.

Год назад еще стеснялись вытолкнутые за барьер жизни пожилые женщины наши и мужики подходить к этим мусорным бакам. Ждали обычно вечера, когда народу поменьше, или утра, когда нет никого. Сейчас в любой день и час видишь над баками склоненные головы и согбенные спины – уже привычный сюжет в новой Российской Империи.

И как удивилась одна пожилая женщина, когда я, проходя мимо такого бака, дал ей десятку хотя бы хлеб и батон купить, чтоб так уж не гнуться в воскресный день, погожий и чистый. Она вскинула глаза ко мне, полные слез. И эти слезы были не столько от благодарности, сколько от унижения, от беспомощности в поруганной старости.

«Эх Русь! Куда несешься Ты. Дай ответ. Не дает ответа», – писал классик. Да, видимо, и не даст. А теперь и неважно – все одно Конец Света. Поэтому лучшее, что могу я сделать в эти последние дни, это написать тебе письмо. Может быть, если все обойдется, между обычной человеческой болтовней ты и прочтешь продолжение моей неказистой истории, начало которой и было изложено в книге «Спаси себя сам». Но ты упорно молчишь. Может быть, почтовый вагон пролетел мимо твоего полустанка? Почта ведь теперь в основном перевозит в дорогих конвертах машины новых русских, а не простые письма своих сограждан.

Конечно, официальный ответ я послал в «ближнее зарубежье». Были у меня листа два неплохих – утюгом прогладил, шариковой ручкой прошелся и отправил, чтобы не приставали.

Вот я смотрю сейчас оставшийся у меня черновик от письма иностранцу, и если опустить его вводную часть, в меру изменить конец и начало, стряхнуть со страниц казенную пыль и цифирную занудность, то – и тебе послание будет готово. Частная переписка тоже ведь документ, хотя и попроще.

К тому же, чтобы тебе не скучно было этот частный документ читать в рекламных паузах сериалов (не отключат же их в течение оставшихся шести дней), можно добавить в письмо немного светотени, где-то нахмуриться, где-то улыбнуться. И то, что из всего этого получится, послать тебе. Смотришь, в наше трудное время – приложение к завтраку и к обеду, или – десерт. Слово-то какое непривычное нам или, напротив, вполне знакомое: Дайте-Европейцы-Скорее-Еды-Ради-Творца.

А если говорить без улыбки, то канувшие в лету годы давно просят хотя бы небольшого внимания к ним, вроде кошки, которая всегда желает, чтобы ее погладили по спине.

Попробую и я прикоснуться ладонями к шершавой спине своей истории. Думаю, что уж после этого-то я получу от тебя хотя бы страничку с ответом, разумеется, если президент и государственная Дума договорятся между собой по проблеме Конца Света, подпишут, наконец-то, соответствующую конвенцию о ненападении и пришлепнут на нее большую квадратную печать, поскольку все равно же не дойти им со своими разногласиями в толстых портфелях до кремлевского круглого стола, отполированного до зеркального блеска и украшенного петухами, как полотенца к образам.

И еще, напишу-ка я письмо моему Другу гусиным пером – достал по блату. А что такое – гусиное перо. Это и поход за чернилами, и заточка пера, и осторожное обращение с ним, чтобы не помять и не сломать, и неспешное повествование.

Эх мать, шиковать так шиковать, если уж на носу Конец Света.

Помнится, правда, что и в 1994 году ожидали люди что-то подобное, когда разорванная на куски Комета глыба за глыбой падала на Юпитер. Для Юпитера, конечно, это было событие. А мы-то причем? Но наши звездочеты по этому поводу были вне себя:

– Окститесь, окаянные, грядут Библейские сроки! – шумели они. – Шесть лет вам осталось козлами прыгать по Планете.

– Рога Антихриста уже торчат над горизонтом! – с упоением добавляли их приспешники.

– Грядет Мессия отделить зерна от плевел. Грядет Мессия! – неслось с другого порога.

Было бы так просто отделить – не сидел бы я с гусиным пером, не писал бы тебе письмо. Неужели Господь до сих пор бы терпел то, что творится в его земной резиденции, на его пляжах и курортах, где среди распаренных от жары и пепси-колы тел и яблоку-то негде упасть. Прошли времена, когда Ева так вот запросто могла взять и бросить яблоко в руки Адаму. И никто тогда не мешал Адаму поймать его. Никто не отбирал, не вырывал из рук, как в наше-то время.

Единственное же, что случилось тогда на Земле после упавшей на Юпитер кометы, это переход от хмурой весны, еле-еле отогревшей землю, и плаксивого начала лета к устоявшейся вдруг жаре и распахнутому во весь небосвод Солнцу.

Друг мой, кратко мою скорбную историю можно было бы обозначить словами, взятыми из Деяний апостолов: «Ты дал мне познать путь жизни». Но тут же специалисты по названиям заметят, что оно слишком длинно и, вообще, название произведению очень трудно давать. Этому искусству надо учиться, брать примеры с великих: «Не хлебом единым», хотя бы, или – «Белые одежды». Я и взял из Библии – что же еще может быть более великое? Но с другой стороны, конечно же, название из шести слов длинновато, хотя встречаются, например, и такие: «Двадцать три ступени вниз». Не назвал же Марк Касвинов свое повествование о 23 годах царствования Николая II просто «Ступени вниз», а предпочел более длинное, чтобы лишний раз подчеркнуть «всю гниль и мерзость монархического строя и его закономерную историческую обреченность». Взвесив все аргументы, я подумал было назвать свое повествование весьма коротко – «Путь к себе». Не сравнивать же, действительно, земное бытие обычного человека, которых вон сколько толкается по улицам и переулкам, с заслуживающими внимания солидными жизнеописаниями монархов или президентов.