Геннадий Гаврилов - Письма странника. Спаси себя сам

В сентябре 1983 меня вызвал архиепископ Гедеон.

Лишь к концу дня дошла и моя очередь войти к владыке – в его просторный кабинет с широким столом. За ним архиепископ – крупный, солидный, как и положено быть владыке. Свободно ниспадающий с плеч подрясник, седые волосы, зачесанные назад, и седая борода придавали крупным чертам лица его благородство и значимость. Он грузно поднялся из-за стола, обошел его и вышел навстречу – благословил.

И таким мелким, таким неказистым показался я себе рядом с ним, что стало как-то неуютно и неудобно мне перед архиепископом. Даже дьякона если взять, – пронеслась во мне мысль, – так по неписаному канону он высоким и мощным должен быть, и с голосом, что если уж воскликнет при начале всенощной «Восста-а-ните-е-е!» – так свечи в Храме могут потухнуть.

А ты-то куда? – укорил я себя.

После непродолжительной беседы со мной владыка обратился к секретарю и настоятелю церкви протоиерею Дмитрию:

– Ну что ж – надо помочь. Стучащемуся да отворят.

Встали мы. Владыка снова благословил меня.

А через несколько дней мне сообщили, что архиепископ принял решение направить меня для несения алтарно-клиросного послушания в Новокузнецк.

Это был очень умный ход владыки, ход сильной фигурой на его шахматной доске, поскольку, зная, что у меня все же жена и двое детей (15-летняя дочь Любаша и 7-летний сын Слава), он мог бы вполне благословить несение моего послушания и в самом Новосибирске. Лишь девять лет прошло, как я вернулся из лагеря.

И теперь мне предлагалось снова оставить семью на неопределенное время.

Видимо, простое рассуждение подсказывало ему, что если мое стремление к церкви лишь блажь и прихоть, то я, в такой ситуации, не оставлю семью, не поеду в Новокузнецк, до которого не две остановки на троллейбусе, а целая ночь на поезде. И тогда будет все ясно с ним: «Извините, мы предложили, вы отказались».

Я же, попрощавшись с сотрудниками по культмассовой работе, поцеловав жену и детей, собрал в небольшой чемодан самые необходимые мне книги, минимум белья, и в сентябре 1983 года уехал в новую и совершенно неведомую мне жизнь.

Следует отметить, что к поездке в Новокузнецк меня подтолкнуло и событие, которого я менее всего ожидал. И чем-то оно напоминало случай с заводской типографией в Таллинне.

Я упоминал уже о своих встречах и интересной переписке с Александром Черепановым, руководителем камерного хора в Красноярске. Он сообщал мне в письмах, что в последнее время немного приболел. Врачи диагностировали пневмонию.

Его стали лечить. Еще через полгода выяснилось, что у Саши запущенный туберкулез, который лечится иначе, чем пневмония.

Но уже возникли осложнения со здоровьем, психические расстройства от не тех лекарств, галлюцинации, всякого рода бред, который провоцировался и его семейными неурядицами.

В июле или в августе 1983, когда Саша лежал уже в больнице, родственники обнаружили в его бумагах мои письма к нему, в которых речь шла о гималайских Учителях, о йоге, оккультной философии и религии. Как раз в газетах велась широкая компания жесткой критики подобного рода увлечений некоторыми слоями творческой интеллигенции. И со стороны его родственников начался телефонный шантаж с угрозами «найти управу на новоявленных учителей, доводящих своих учеников до сумасшествия». Последовала серия писем его активной тещи в те самые газеты, в которых я числился корреспондентом, дошли их письма и «куда следует» – приглашали меня для беседы в органы КГБ. Положение спасло лишь присланное мне ранее письмо Сашиной жены, где она подробно описывала всю непростую ситуацию, случившуюся с ее мужем.

Я же понял это гонение на меня, как знак начинающихся в моей жизни новых и существенных перемен.

И в октябре 1983 г. я уже находился в Михайло-Архангельской церкви Новокузнецка на алтарно-клиросном послушании.

Не все близкие и друзья приняли такое неожиданное для них мое движение к Храму.

«Что же случилось с Геннадием? – писала моей жене Гале наша общая знакомая Сусанна Петровна Мещеряк-Булгакова [30] С Сусанной Петровной меня познакомил в 1980 году Игорь Калинин. Много лет она записывала Беседы со своим надземным Учителем. В нашей переписке я называл эту самоотверженную и сильную пожилую женщину мамой Лилией. Так обращался к ней ее Учитель. Переписка прекратилась из-за моего ухода в церковь. из Старой Купавны. – Кем он будет работать – служить в церкви? Не отзовется ли это на бюджете семьи и на образовании Славика. А с Любашей? Скоро она закончит школу, а раньше в ВУЗ не брали детей церковнослужителей. Странно…

И жаль его…» (февраль 1984).

«Недавно Геннадий приезжал на три дня, – отвечала Галя Сусанне Петровне. – После месячного расставания он мне понравился, и я ужаснулась своим мыслям о разводе (бродили в моей голове и такие). Как хорошо встречаться раз в месяц. Только детки еще не встали на ноги. Но я всегда помню, сколько человек вы вырастили, и думаю, что двоих-то я должна поднять. Настроение у меня сейчас действительно хорошее, хотя и трудно и впереди полная неизвестность» (март 1984).

«Я слышала от Коли [31] Николай Речкин из Таллинна. и Галины Васильевны [32] Беликова Г. В. – жена П. Ф. Беликова. о новой работе Гены. Думаю, что это, наверное, верные слухи, – уточняла из Таллинна Алла Речкина. – Конечно же, трудно иметь такого мужа, который все время ищет себя, но что делать, муж и жена – едины. Только бы не было одержимостu – это страшно. Коля был одержим рерихианством. Ему, надеюсь, вся его жизнь, которую он себе устроил после нашего развода, только на пользу, если не озлобится. Еще знаю одного верующего из Фрязино, тоже всем только свое насаждает. Я хочу Костю окрестить, а он сомневается» (октябрь 1985).

«Твое нежданное письмо и удивило, и обрадовало, – писала Люда Андросова. – Я сейчас в твоем городе, хожу по тем улицам, где, возможно, ходил и ты, – Радуюсь новой встрече с Ленинградом, и огорчаюсь, что нет возможности ближе с ним ознакомиться. Рада за тебя, что ты нашел себя, хотя по-прежнему не понимаю тебя…» (февраль 1986).

Мое вхождение в Храм началось с изучения церковнославянского языка, молитв и песнопений, порядка богослужений.

А в алтаре церкви, будто специально для меня, оказалась прекрасная икона Сергия Радонежского, к которой и обращался я со своей молитвой утром и вечером на протяжении семи месяцев.