Евгений Белкин - Большая политика

– Виктор Павлович, – задушевно начал прокурор, усадив посетителя в мягкое кожаное кресло, – как же это вы, такой опытный бизнесмен, а закон нарушаете?

– Ох, что я опять нарушил? – опасливо удивился Тяглов, – если только на прошлой неделе припарковался в неположенном месте, так штраф уже оплатил.

– Мы тут серьезными вещами занимаемся, – посуровел прокурор, – есть сведения, что вы незаконное строительство ведете. Самострой, так сказать, на землях сельхозназначения.

– Я ж по закону… Вот решение комиссии по развитию сельского хозяйства, вот справка кадастровой комиссии, вот реестр областной, вот архитектура, вот градостроительный комитет, – Виктор Павлович суетливо сыпал из портфельчика на полированную столешницу разные бумажки, – я ж ни копейки из бюджета не получил, и не надо, Бог с вами! Я свои деньги трачу, я кредит привлек…У меня все оформлено, все по закону, мне только губернатор должен еще подписать, и все. И строительства у меня никакого нет – это ж бахча, я арбузы выращивать буду, так сказать, обеспечивать продовольственную безопасность страны. Импортозамещение у меня (Виктор Павлович прикрывался терминами, вошедшими в последнее время в политическую моду, в надежде облегчить свою участь).

– Ты, Виктор Павлович, – перебил лихорадочную тираду предпринимателя Павел Лаврентьевич, – дурака-то из меня не делай. Вот, черным по белому написано (Павел Лаврентьевич достал из ящика стола какой-то документ, подцепил на кончик носа очки, сфокусировался и начал зачитывать в слух: «Осуществил незаконное строительство дома отдыха на землях сельхозназначения. А? Что скажешь?» – и прокурор грозно глянул на магната поверх очков.

– Да вагончик строительный поставил, для отдыха рабочих, – почти простонал Виктор Павлович, – переодеться что б было где, перекусить…

– … Дома отдыха с водными аттракционами, – неумолимо продолжал зачитывать прокурор, не обращая внимания на оправдания «магната».

– Душ! Душ в вагончике для работяг оборудовали! – у Виктора Павловича оборвалось сердце, он съежился, обмяк, словно снежный сугроб под весенним солнцем.

– А губернатор у тебя, случайно, взятку за свою подпись не вымогал? – вдруг осенило Павла Лаврентьевича, и он с надеждой глянул на агрария.

– Нет. Просто ему все время некогда, – прямолинейно, как шпала, не улавливая тренда, тихо ответил тот, держась за сердце.

– Эх, жаль, – Павел Лаврентьевич поморщился и с досадой хлопнул ладошкой по столу. Он уже успел прикинуть, как можно использовать в сложившейся ситуации этот вопиющий пример губернаторского беспредела, – ну-с, будем действовать строго в рамках закона. У тебя осталось две недели, либо приводи все документы в порядок, либо, извини, пойдешь под суд за незаконное предпринимательство.

– Да когда же… взмолился было многопрофильный магнат.

– А через недельку зайди ко мне с отчетом о проделанной работе по исправлению ошибок, – беспрекословно прервал порыв Тяглова Павел Лаврентьевич, и углубился в изучение важных документов, давая понять, что аудиенция окончена.

Тем временем молодой заместитель прокурора, выполняя приказ, задумчиво бродил по коридорам типографии в поисках газетного цеха. Директора на месте не оказалось, остальные сотрудники, встречающиеся ему на пути, не оказывали должного участия в важном прокурорском деле, лишь указывая, иногда с помощью ненормативной лексики, направление поисков. «C моим-то образованием, с моей энергией и силами, да пыльной газетенкой заниматься!» – мысленно тосковал Цапко, его амбиции простирались куда дальше занюханной типографии. Это была тоска кухонного ножа, мечтающего освежевать тушу дикого кабана, а вынужденного изо дня в день нарезать лучок и шинковать капустку. Получасовые блуждания привели его, наконец, в газетный цех. Станки, похожие на модернизированную гильотину, аккуратно резали толстые рулоны бумаги, конвейер загружал форматные листы в здоровенные машины, и те с тихим шелестом выплевывали готовые газетные полосы и складировали их ровными стопками. В углу скелетом динозавра высился какой-то уже вымерший вид полиграфического аппарата. Людей не было, а допрашивать станки было бессмысленно. Молодой блюститель закона беспомощно озирался по сторонам, и, на его счастье, обнаружил-таки живую душу – явно подвыпивший тощий старичок, в перепачканном халате выплыл из коридорных лабиринтов, и с интересом уставился на прокурорского работника. Старичок был ветхим и нереальным, Цапко даже в первый момент заподозрил, что ему явился призрак типографии. Но, будучи жестким материалистом, он не поддался мистической версии и напустил на себя важный вид.

– Что это? – тыкнул пальцем Цапко в сторону раритета, глядя на невесть откуда взявшегося ветерана печатного производства.

– Так, стало быть, линотип наш, – любовно оглядывая наборный аппарат, ответил старичок, запустив руку в наборную кассу и играя буквами и строками из типографского сплава, – мы на нем еще партизанские листовки в сорок втором мостырили.

– Где тут «Губернские новости» печатают? – сурово пресек сантименты Цапко, раскрывая перед носом ветерана прокурорские «корочки».

– Так, сталось, тут и печатают, – равнодушно, даже враждебно отреагировал несознательный дед, и звякнул металлическим набором.

– Старый, что за беспорядок у вас тут, никого нет на рабочих местах, – возмутился заместитель областного прокурора (вершишь тут дела большого политического значения, а работать не с кем), – один ты, пьяный, как апофеоз этого типографского бардака.

– Чёй-то я – апофеоз? – не понял смысла незнакомого слова обидевшийся дед, – ты не гляди, что я старый. Я ведь могу (в этот момент дед зачерпнул пригоршню металлических строк и букв) марзаном аль бабашкой по апофеозу-то и съездить. Цапко внимательно посмотрел в недобрые глаза ветерана, и спинным мозгом почувствовал – да, действительно, этот может. Тот еще фрукт, надо бы позже присмотреться к его персоне. Судорожно убрав удостоверение в нагрудный карман, Цапко поспешил ретироваться. А вскоре, так и не встретив понимания со стороны типографских сотрудников, он вынужден был, провалив задание, вернуться в прокуратуру. А на заднем дворе грузчики, смахивая капельки пота со лба, утрамбовывали связки свежеотпечатанных газет и журналов, включая «Губернские новости», в пикапы и фургоны. «Нелегальное казино прокурору подчинено» уходило в розницу, тая политический взрыв разрушительной силы.

Докладывая о своем фиаско, Цапко обмирал от страха, ватные ноги то и дело норовили подкоситься, а по модно подстриженным вискам катились капельки пота. Павел Лаврентьевич перенес эту новость тяжело. Вопреки ожиданиям, он не обрушил громы и молнии на голову несчастного Цапко, лишь тихим, смиренным голосом оскорбленной добродетели попросил оставить его одного в кабинете, и поминутно вызывал секретаршу – сначала просил чай, и «что-нибудь к чайку», потом его кроткие просьбы касались коньячка, нарезанного лимончика, наконец, колбаски с сырком и требования донести до всех, что «я двух губернаторов пережил, уж с этим боровом как-нибудь справлюсь», переходящее в «и не таких моржей бросали». Персональный водитель, при деятельном участии стройной секретарши, с трудом усадил в служебный автомобиль порывающегося «прямо сейчас вывести на чистую воду грязные губернаторские делишки» прокурора, и, включив мигалку, рванул к прокурорскому дому, мечтая побыстрее сдать брыкающегося начальника на руки его жене.