Яков Сычиков - Хлеб для черных голубей

***

Сегодня побывал в Донских банях. Обстановка знакомая, кажется, что был здесь уже лет 5-7 назад. Баня – это не только место отдыха, здесь также происходит акт большого доверия между мужчинами, ведь главные достоинства их выглядят ущербно: все скукоженные. Поэтому говорят, что в бане все равны. Нет, общая баня – это не дело. Бабы всё бы испортили.

***

Пародия на счастье. Ваня держал в стакане своё счастье. Оно всегда было не долгим, но всегда приходило вовремя, как только Ваня выпивал налитое.

***

В природе ничего не делает лишних движений, не создаёт безобразного шума. Лишь иногда разрушит что-нибудь стихия, и то всегда изящно и неповторимо.

***

Муки в некоторых случаях могут доставлять единственное наслаждение усталому преступнику. В моём королевстве все женщины ходили бы обритыми наголо, а мужчины носили длинные волосы. Поголовно. И почерепно. Нет, вообще-то, и мужчин брил бы всех наголо я. Полное равенство было бы, абсолютное.

***

Мимо меня спешно проскочил прохожий, он теребил свою бороду, как мамину сиську. Вероятно, ему очень не хватало её в детстве.

***

Девушка сидела на автобусной остановке и набивала газетой промокший сапог. Ну где же эти ёбаные фут-фетишисты из интернета, где эти сраные БДСМщики и извращенцы, когда их язык так сгодился бы для просушки юных девичьих ног?

***

Украсть редчайший тринадцатый том Достоевского у этих говнюков из бизнес-центра. Положили всё собрание, сволочи, на полку в холле одного декора ради.

***

На Курской случилась небывалая давка. В сторону Щёлковской вся платформа, включая место под арками, была забита народом, то и дело слышалась ругань. Ругались друг с другом. Противный дребезжащий голос вещал, чтоб не задерживали отправление поезда. Выходящие расталкивали локтями залезающих и матерились. «Дайте выйти! Дайте выйти!» – слышалось то и дело, как будто люди по ту и эту стороны чем-то могли различаться и не вели себя бы так же, переставь их местами. Я стал продвигаться ближе. Подъехал очередной битком забитый поезд, открылись двери, послышались недовольные крики пробивающихся сквозь живую стену народа. Какая-то дама с сумкой, недовольно пробиралась вблизи меня и тяфкала на всех сразу. «Бараны!» – вырвалось из её рта. Задираясь, я толкнул её локтём, мол, пшла, кобыла! Кобыла развернулась и, вереща что-то, набросилась на меня, кажется, даже ударила сумкой, но я уже плохо понимал. Защищаясь от тёлки, с другой стороны я увидел морду здорового лысого мужика, вышедшего из вагона следом за ней. Он двинул мне резко в нос. Мгновенно озверев, я прорычал что-то и, как бы опёршись о толпу спиной, пробил ему в прыжке в грудь с ноги, так как рукой держал рюкзак. Тот отлетел от меня, растолкав спиной людей, и меж нами сразу образовался пятачок. Где-то рядом громко ахнули. Мы смотрели друг на друга злобно. Но уже и растерянно. Толпа ждала продолжения. Какая-то женщина заорала: «Нет-нет, только не деритесь здесь, только не здесь!» Помешкав немного и найдя в этом окрике себе оправдание, мы оба ретировались, и я повернулся лицом к рельсам. Из носа текла кровь. Как только я дотронулся до него, из глаз выкатилось пяток несдерживаемых слезинок. Снова подъехал поезд, в него я влетел тараном, расталкивая всех и затыкая нос платком. Подальше от разглядывающих меня зевак. Какая-то девушка в вагоне молча протянула мне свой платочек, отвернув учтиво голову в сторону. Я не взял его, и ещё раз вытер нос платком, показывая, что у меня есть свой. Какой-то мужик смотрел с жалостью, мне было противно это: они не видели, как я въебал этому здоровому мужику (вот он охуел-то), и считают меня обиженным. И сострадают. Но мне не нужно сострадать.

Кровь скоро подсохла, и я успокоился. На душе стало легко и заебательски прекрасно. И мне показалось, что я даже люблю всех этих уродов. Пусть думают, что хотят. Мне нравится драться, получать и давать пизды, потому что это и есть настоящая жизнь. Только в истязаниях друг друга мы познаём нашу вселенскую друг к другу любовь. И никаких искусственных эмоций, всё натурально – с засохшей кровью в ноздрях. Так же жить и впредь. Эх, давно, однако, не разбивали рыльца! Дождался своего, стервец!

***

Да, я ненавижу, мне чуждо быть равнодушным, но в ненависти моей один шаг до любви, вы же, все те, кто осуждают мою жизненную позицию, кто говорит, что я просто обижен и злюсь… Нихуя я не злюсь! Я просто взбешён от вас, равнодушные свиньи!

***

Бродский – мертвяк, ни одного живого слова нет. «Не выходи из комнаты» – стихотворение импотента, у которого ни на кого не стоит. У Верлена с Рембо на всех стоял, а у этого ни на кого не стоит: ни на мужиков, ни на баб. Интеллектуальщиной мазнёт в рифму, вот вам и шедевр. Чепуха! То же касается Мандельштама: ни страсти, ни любви, одно сюсюканье да бахрома на панталоны. Горца он в сапогах показал, да кому он сдался?! И все ему вылизывают теперь со всех сторон, как будто без него света не видели. Убили Есенина, убили настоящих русских поэтов, а этих карликов, эту шушеру на пьедестал возвели! Рабское племя, плебеи! Молитесь на них, гои!

Потому страсти в них нет, что совесть отсутствует. Национальная такая чёрточка.

***

Мой литературный герой не нравиться им, потому что он настоящий, он может быть злым или добрым, честным или подлым, ненавистным или любимым, но органически чуждо ему быть равнодушным. Основная масса же людей – равнодушные овцы, с них стригут шерсть, а они блеют в унисон, они равнодушно живут, равнодушно рожают и равнодушно трясутся со своими колясками во дворе, окружённые ореолом святости: у нас семья, у нас детишки. Благодаря им появляются такие, как Чикатило. Потому что приходят к выводу, что люди ничем не отличаются от тушёнки и можно резать их и рубить в солянку. И есть с картошкой!

***

Стою в переходе метро. Купил чизбургер и сосиску в тесте − ем. Низкорослая девочка с серьёзным лицом, обвешанная с обеих сторон плакатами с надписью «10 роз − 149 рублей», раздаёт листовки. Вот выходит дежурная по станции в красной шапочке, с нею детина милиционер с детским лицом. Гаркает что-то на девочку, и та послушно поднимается наверх − в холод. Дежурная с милиционером оглядывают снаружи «владения» и снова скрываются в подземке, как только они уходят, девочка спускается на пять ступенек ниже, чтобы ветер не так задувал. По её листовке не купишь 10 роз за 149 рублей, подарив, к примеру, одну прохожей старушке, а оставшиеся 9 – любимой девушке, потому что за обёртку с вас сдерут ещё полсотни и полтинник за ленточку. Но девочка выполняет честно свою работу. По возможности, согреваясь в переходе метро. Честно же выполняют её и дежурная с милиционером, выгоняя девочку на холод. Я доел и вхожу внутрь, иду к турникетам. А вот и он стоит: милиционер с детским лицом. Бабушка, наверно, собирает ему с собой пирожков на работу. И два бугая с ним в синих жилетах − проверяльщики херовы! Слышится здоровый мужицкий хохот. Небеспричинный.