Светлана Храмова - Линия

Мы здесь самое важное сделали – рекламный отдел организовали, который в прямом подчинении у меня, минуя Пафнутия. Первый шаг. Так что смотаемся со свистом, отметим в Риме первый самостоятельный шаг во всей моей долбаной жизни. Была в Риме?

– Нет, – покачала головой Люся. – У меня и шенгена нет, ничего нет.

– Будет.

В Рим они улетели в начале следующей недели, рано утром. Неспящий аэропорт скрипел тележками с грузом, сверкал эскалаторами и вывесками, неисчислимые чемоданы перемещались – и как груз для самолета, и как пассажирское личное сокровище рядом с владельцем, сосредоточенно ищущим паспорт, и всегда не в том кармане. Выражаясь образно. В полете Игнат легко и уверенно бросил: у меня встреча с понтификом назначена. Так что мы прямиком в Апостольский дворец к главному лицу католической церкви пожалуем. Можно в брюках, там форма одежды свободная, а нынешний папа вообще отличается демократическими взглядами. Мне без пурги поговорить с ним, это первостатейно важно.

– А на каком языке? Ты разве говоришь по-итальянски? Или тебе переводчика от щедрот выделили?

– Папа нынешний – человек с непростой биографией, он прекрасно говорит по-английски. И меня натаскали с детства, я вполне владею и американской версией, и английской. Вопрос в произношении, но это не вопрос. Я нам с тобой организовал величайшее событие в жизни!

– Не буду спрашивать, как тебе это удалось, событие интересное… но не величайшее. Игнат, давай назовем его ярким. – Люся потянулась к нему, он отстранился. Глаза посверкивают вдруг, внезапное возбуждение овладело ироничным Игнатием.

– Назвать как угодно можно, при чем тут это, я волнуюсь. Для меня эта встреча… пусть сперва состоится, я и говорить не хотел, но вдруг, думаю, ты будешь в шоке. Онемеешь от восторга. А ты, Люсь, ни от чего не в шоке, это у тебя не отнять.

– Я с тобой смелая. С тех пор как тебя знаю, хочу казаться отчаянной и готовой на все.

– Почему казаться? Ты и правда отчаянная! Огонь! – и он слегка укусил ее в оголившееся плечо.

– Игнат, ты что, тут люди вокруг, международный рейс, не начинай! – зашипела на него Люся.

Забросили чемоданы в номер люкс расфуфыренного отеля, но в Риме даже в таких отелях неразбериха, на ресепшене говорливый парень, ожесточенно жестикулируя, пытался им объяснить, что гостиница «full complete», мест нет. Как это нет? – Игнат реагирует мгновенно… В общем, разобрались с бронью, не сразу, но нашли. Кофе с дороги и панна-котта долгожданная, сладкая по-итальянски. Тут же «такси, такси!» – и они укатили прямиком на высокий прием.

– А меня с тобой пустят?

– За такие бабки, что благодетелем уплачены, – думаю, да.

– Деньги? Его святейшество, а саном торгует?

– У них это новый бизнес теперь. Принимают солидных господ за солидные суммы. Выходим, Люся, приехали.

Совершив длительный переход по лабиринту смежных комнат, больших и маленьких, они с провожатым вошли в огромный зал необъятной ширины. Размеры и невероятное совершенство фресок подавляли, обращали смертных, покусившихся на свидание с понтификом, в невзрачных мотыльков, перепутавших божественный светильник c придорожным фонарем. Размашистое мозаичное великолепие под ногами, небесная голубизна росписей потолка и стен. Люся рассматривала творения Микеладжело молча, священный трепет пронизывал ее с головы до пят.

Игнат стоял рядом с ней спокойно, дожидаясь, когда откроется заветная дверь и длиннолицый мудрец в белой пелерине снизойдет до встречи с рабами божьими. Стоп, рабы божьи это в православии, здесь у них прихожане, верующие, паства… попросту все, без преувеличений. История католицизма, в котором многое поставлено с ног на голову, привела к затейливому сочетанию высокого мастерства в оформлении и попустительства практически всему, с чем по каким-то причинам нужно смириться. У Игната был главный вопрос, ради которого все и затеял, к начальству РПЦ он бы и лезть не стал, бесполезное занятие, нет там снисхождения и мягкости. А папа демократом слывет, можно рискнуть.

Понтифик появился из боковой двери, Игнат и не заметил его сразу. Двигался он почти бесшумно, только вкрадчивое шуршание длинных белых одежд внимание привлекло. И что делать – креститься при виде него, к руке прикладываться, коленопреклоняться? Никто не шутит, он действительно в Ватикане лицезреет папу Римского, еще и Люську приволок неведомо зачем. Словно ему страшно без мамки, везде со своей бабой ходит. Но взгляд Его Святейшества прост и лучист. Папа усаживается в кресло, жестом приглашает Игната сесть напротив него.

После обмена приветствиями смущенный Игнат заговорил без пауз:

– Ваше Святейшество, как вы относитесь к геям? Я не знаю о природе собственной, с ранних лет совращен. Сирота, соблазнение малолетнего, но сейчас я продолжаю жить во грехе. И мужчины, и женщины желанны для меня. Раскаиваюсь – и грешу снова. Сомнение во мне. Простит ли меня Господь? Допустит ли церковь в лоно свое?

Длиннолицый понтифик молча выслушал обращение, потом долго протирал круглые стекла очков, о чем-то задумавшись. Медленно поднял голову и ровным голосом заговорил, артикулируя четко:

– Игнатий, это не имеет значения. Бог создал тебя таким, Бог любит тебя таким. Папа любит тебя таким, и ты должен любить себя и не обращать внимания на то, что говорят другие. Бог прощает грешников. Церковь всегда помнит, что геи – это люди, которые могут находиться в христианской церкви вместе с народом Божьим. И если есть в тебе, сын мой, сомнение, если мучает тебя твой выбор…

– У меня не было выбора. Так получается.

– Я верю, рано или поздно ты придешь к Богу. И достойно будешь ему служить. Заблудшая овца возвращается в стадо, если она не по своей воле блуждает. Кто я такой, чтобы судить тебя? Проблема не в том, что есть люди с такой ориентацией, как у тебя. Мы должны быть братьями. Но помни о том, что геи лоббируют свои интересы, как лоббируют свои интересы политики, масоны, да и многие другие. И эта проблема гораздо серьезней. Не уподобляйся лоббирующим. По велению сердца ты, Игнатий, пришел ко мне, пусть сердце тебе и подскажет, как дальше жить. Бог прощает грешников, помни.

Но и основополагающие библейские тексты прими к сведению – апостол Павел в послании к Коринфянам говорит: «мужеложцы царства Божьего не наследуют».

Папа надолго замолчал, вид у него строгий и отрешенный, он смотрит прямо перед собою. Вдаль. Но взгляд просветлел, когда он снова обратился к гостю:

– Церковь не гонит грешников. Но выбор есть у каждого: согрешить, покаяться и переродиться… или грешить и каяться без конца. Так получается… Ответил ли я на твой вопрос, Игнатий? Есть ли покой в твоем сердце?

– Покоя в сердце моем нет, но этот день не забуду. Могу ли колени склонить, Ваше Святейшество? – Игнат, не дожидаясь ответа сполз с кресла и с размаху бухнулся на пол, но Франциск жестом велел Игнату подняться. Осенил его крестным знамением трижды: и промолвил: