Амаяк Тер-Абрамянц - Сердцебиение. Опыты времён

Военком города Ворошловограда Нечипоренко сидел за письменным столом, охватив голову. По левую руку на столе был чёрный телефон, по правую лежал пистолет системы тэтэ. Дверь в комнату открылась, и на пороге появился рыжеусый старшина Головков, стреляющий бешеными светлыми глазами.

– Ну? – только спросил он. Военком опустил руки и, посмотрев на старшину, ответил:

– Телефонограмма получена, всеми силами выдвигаться на станцию и удерживать.

Краснолицый старшина ещё гуще покраснел:

– А чем удерживать? Одно пацаньё у меня во дворе, многие винтовку в глаза не видели.

– Вот и не увидят – наши, когда из города уходили, весь арсенал обчистили, а что не смогли унести, так разбили или погнули, чтоб фрицам не досталось.

– Здорово! – зло ухмыльнулся старшина и шмыгнул своим картофельным носом.

– Я пытался объяснить, а меня матом покрыли… Приказ, орут, и всё тут: любой ценой станцию удержать… Понимаешь, «любой ценой», а не исполнишь – трибунал!

– Господи! Так пацаньё ведь! А я попробую звонить?..

– Связи нет.

– Твою мать! – выругался старшина. – Ну что делать-то, Иваныч?

– Сам не знаю, а приказ не выполнишь, сам знаешь…

– А это зачем? – кивнул старшина на тэтэ.

– Мне приказа отступать не было, а немец прёт… сам знаешь…

– Так ведь на убой пойдём! – простонал старшина, потом будто что-то вспомнил. – А може у него, начальства-то, хитрость такая задумана, нами внимание отвлечь, а самим вдарить…

– Шо за хитрость такая, шо несешь, ты где голову у начальства отыскал?

– Так шо делать-то… – растерянно спросил старшина.

– Как шо, приказ исполнять, иначе сам знаешь – суд да позор! – военком немного помолчал и достал из карманов галифе папиросы, положил на стол. – Знаешь что, идите-ка вы до станции, а там, как совесть подскажет…

– Понял, – сощурился старшина хитро, и сам подумал: «А там отпущу на усе четыре!..»

– Ну, тогда выполняй, – мрачно пробормотал военком.

Старшина вышел. Военком встал и подошёл к окну: по двору слонялись призывники, некоторые с мешочками с нехитрой снедью, которую им собрали родные в дорогу, многие в рубашках вышиванках – совсем детвора. Вот появился старшина, они неумело выстроились перед ним, видно старшина им что-то говорит, потом встал во главе колонны, и все двинулись со двора. Военком снова сел за стол, будто что-то выжидая и прислушиваясь к странной тишине, поглядывая на портрет Сталина, будто испрашивая у него совета. Несколько раз поднимал телефонную трубку, но трубка молчала, несколько раз брал пистолет и, повернув к себе, вглядывался в дуло, будто ожидая что-то там узреть. Прошло около получаса. Вдруг тихий стук в дверь.

– Входи! – крикнул военком.

В комнату вошёл седой и широкий человек в белом кителе и белой фуражкой в руках. Встал посреди комнаты молча.

– Что хотел? – спросил военком, приглядываясь к человеку и отмечая некоторое его сходство с портретом вождя на стене – и усы такие же, и нос… – Грузинец что ли? – спросил военком.

Человек отрицательно мотнул головой:

– Не, армянин… Авдей Таривердович Мелконов зовут меня.

– А, – несколько разочарованно протянул военком. – Ну, какое дело?

– Повестка пришла, сыну моему, – человек протянул военкому бумажку. Военком прочитал: «призывнику Григорию Авдеевичу Мелконову явиться к… утра в райвоенкомат для прохождения действительной службы.». Военком поднял глаза:

– Ну а сын-то где?

– Товарищ, – умолительно взлянул на него Авдей, – у меня старший сын уже в Красной Армии, финскую прошёл, а счас не знаю где, живой ли… Один у нас остался младший, Гриша, жена плачет, не отнимайте надежды… Можно мне вместо сына? Прошу меня мобилизовать! Вы не смотрите на седину, я троих молодых по силе стою, я своё пожил, а ему жить…

– Значит, ты вместо сына хочешь? – удивлённо переспросил военком.

– Да!

Военком с минуту молчал, потом сказал:

– Знаешь что, отец родной, вали-ка ты домой и сына спрячь, здесь немцы вот-вот будут…

И словно в подтверждение его слов со двора донеслось тарахтенье моторов, и военком рванул к окну: во двор въезжали мотоциклы с колясками и на солнце блестели высокие немецкие каски мотоциклистов.

– Давай, давай, уходи! – махнул резко и нетерпеливо военком Авдею. – Только не беги – застрелят. Красноватое лицо Авдея стало свекольным и он, развернувшись, вышел.

Шагая через двор, он еле сдерживал себя, чтобы не побежать. Мотоциклисты громко между собой переговаривались, будто лаяли, и не обращали на него никакого внимания. Когда он уже выходил на улицу, за спиной из здания военкомата донёсся одинокий выстрел, и послышались крики.

Выйдя на пустынную летнюю улицу, Авдей Таривердович всё же не выдержал и побежал, затрусил до ближайшего угла. Завернув, остановился отдышаться в жидкой тени тополя и, сняв фуражку, достал платок и вытер мокрую от пота лысину и лицо. Отдышавшись, зашагал дальше. Город словно вымер: на улицах – ни души. Он старался двигаться ближе к стенам, не привлекая внимания, и вместе с тем, чувствовал, что за ним наблюдают десятки глаз из окошек выбеленных, крытых красной черепицей хат. Стояла напряжённая тишина, не слышно было со стороны станции обычных шипения и свистков паровозов.

Скоро он вышел на привокзальный пустырь с колодцем-журавлём посреди. У колодца две бабы с вёдрами, а к колодцу мужичонка с бородой, согнувшись что-то тащит. Пригляделся – человека за ноги тянет. Остановился, вытер пот, Авдей подошёл и увидел в ряд выложенные тела – мальчишки в хилых одежонках, а тело в военной форме с голыми ногами (сапоги уже кто-то успел снять) лежало поодаль, лицом в сухую траву так, что только затылок был виден.

– Их командир, вишь? – сказал мужичонка, хотя Авдей ничего у него не спрашивал.

– Что тут было, веришь ли, – продолжал мужичонка. – гонялся немец за ними, как за зайчатами на этих мотоциклах и порешил… Они вразброс были по поляне, а я их в рядок, – кивнул мужик на тела, – всё ж не собаки какие, а люди, пацаны, а к смерти надобно уважение иметь… – Стой, – добавил бородатый, не беги… Авдей обернулся.

На тропку, пересекающую пустырь, выходила колонна молодых немецких солдат. Шли, несмотря на ранцы и винтовки за плечами, бодро и весело, многие сняв пилотки, будто возвращались с футбольного матча, где их команда выиграла. Шли, радуясь солнцу, молодости и лёгким победам. Впереди высокий голубоглазый блондин. Он, белозубо улыбаясь, показал рукой на тела у колодца, и в колонне послышался лёгкий смех и возгласы. Потом блондин, скинув ранец и винтовку, кинулся вперёд, к колодцу, его примеру последовали другие. Блондин опередил всех, выхватил у женщины наполненное ведро и побежал, шутливо удирая от пустившихся за ним двух комрадов, держа перед собой ведро на вытянутых руках, потом остановился и под общий хохот стал выплёскивать на них воду. Другое, наполненное ведро пошло по рукам, вернее по высохшим губам. И от этого веселья сердце у Авдея будто камнем придавило и солнце показалось холодным. А женщина стояла столбом, ожидая пока они не наиграются и отдадут ведро. Лицо у неё было каменно неподвижно, плечи покатые, руки длинные от ежедневной тяжкой работы. Вторая женщина, прихватив пустые вёдра, куда-то исчезла.