Сергей Монастырский - Ожидание принца на белом коне. Сборник

Майский ветер развивал занавески открытых окон в пустой провинциальной библиотеке. И в этих занавесках путались невысказанные слова вдруг неожиданно встретившихся не знакомых до этого людей.

В этом зале и в этом мае вдруг показалось, были только двое – он и она.

« Боже мой, что я так взволновалась, – говорила себе она, – ну зашел, ну симпатичный, ну из Москвы, ну и что?! Зашел и уйдет! И странный какой-то – дайте книгу по краеведению!

А я бы сама после ему рассказала о нашем городе, – вдруг почему-то подумала она, – вот вдруг он подойдет, скажет: знаете, книга какая-то скучная! Не могли бы мы проехаться по интересным местам, и вы мне о них расскажите!

«У него же есть машина. Мы бы поехали, я бы его привезла на то мое любимое озеро на краю городка, где небольшое кафе с открытой верандой, и мы бы смотрели на кувшинки. На озере я бы ему столько рассказала! И о своей жизни конечно! А он о своей…

А дальше что? Нет, конечно, никаких гостиниц, никаких «пойдемте к Вам домой!» Нет, нет. Нельзя вот так сразу, Что он обо мне подумает!?

Но может быть, он стал бы ко мне приезжать, и может быть, что-нибудь у нас случилось! А может и то самое!?

Фу, господи, куда меня занесло?!

Ладно, если он подойдет, я ему что-нибудь скажу. Не может же быть, чтоб он просто так ушел!?

« Что за черт со мной?! – думал он. – Ну, хорошенькая, ну глаза в пол-лица, ну, какая-то тетка. Что первый раз что ли? К тому же последний день командировки. Завтра уезжать. Что я с этим буду делать?

Могу, конечно, точно она одинокая. – Покажите,– попрошу,– свой город. Поедем. Найдем какое-нибудь романтическое место. Кафе, ужин. Дальше – понятно! Конечно, уломаю – к ней или в гостиницу.

Но вот что-то не могу. Жалко мне ее. Я уеду. Она опять останется в своем захолустье! Девочка-то вроде не из тех. Не на одну ночь. С такими глазами на одну ночь не бывает. Тогда я буду о ней переживать, она не дай бог в петлю полезет!

Эй, что это я, влюбился что ли?!

Да нет. Просто ужасно обидно. И странно. Весна. Девушка с огромными глазами. Мы встретились. Может она и есть судьба? Но нет, мы переглянулись и разошлись…»

Зазвонил телефон.

Он взял трубку:

– Да, это я, подожди, я тебе перезвоню.

Он улыбнулся библиотекарше.

– Я на минутку. Сейчас вернусь.

Вышел во двор. Перезвонил.

– Привет! Завтра приеду. Когда? Часа четыре езды, если не будет пробок. Что мне приготовить? Слушай, ты мне что, жена, чтобы задавать такие вопросы?! Ничего не надо. Как-то сам без тебя живу!

… Ну, ладно – ладно! Извини. Кто-то меня здесь завел. Нет, не влюбился. Извини, что сорвался, просто, когда приеду, буду очень уставший. Какой с меня толк? Побуду один.

Он вернулся в читальный зал, улыбнулся. И она улыбнулась. И сидели молча. И разговаривали друг с другом беззвучно, каждый про себя, но друг с другом.

… Была минута, когда они могли не выдержать, хотели вскочить с места, подойти друг к другу и просто обняться. Так, без слов. Обняться, взяться за руки и пойти дальше вместе.

***

Через час он закрыл книгу, так и не прочитав ни одной страницы, подошел к стойке, отдал книгу, постоял в нерешительности, потом попрощался. Ничего он не спросил. И она ничего не спросила.

Еще через полчаса, она вытащила из-под стола костыли, заплетающейся от паралича походкой подошла к выходу, поставила помещение на сигнализацию и ушла. Идти было недалеко. Она жила на этой улице. Но у нее это занимало полчаса.

Дочь свою, Настю, Дмитрий Павлович не видел давно. Лет, наверное, двенадцать.

Как уехала после свадьбы к мужу, в Хабаровск, так с тех пор ни разу и не приезжала. Сначала беременела два раза, да все неудачно, потом просто не приезжала.

– Пап, – объясняла она по телефону, – ну далеко же до вас, дорого! Мы за эти деньги с Сашей (Саша – это муж) на китайский курорт в отпуск съездим.

Да, был не далеко от Хабаровска на китайском островке, куда было пять часов на круизном Лайнере, молодежный курорт, с пляжами, отелями, дискобарами, все, зачем люди за границу едут.

– Дим, ну что ты обижаешься, – утешала жена, – отпуск у них один, и чего им к нам в глушь ехать?у, правда, не такая уж глушь, жили они в областном городе, хотя, ну да, по сравнению с Китаем это была глушь!

– Понимаешь, Валентина, – пытался возразить Дмитрий Павлович, – она не в глушь едет, а к родителям!

… Валентина была на стороне дочери.

– Родителями мы для Насти были в детстве! А сейчас у нее свой мир – муж, ее город, ее судьба, нас в ее мире уже нет!

– Неправильно это! – упорствовал Дмитрий Павлович.

…У него была замечательная юность. И в юности этой было две точки приложения сил, это работа и дочь Настя.

Работа была тем редким случаем, когда он занимался любимым делом, творчеством, потому что он был архитектором. Настя была тем человеком, в которого он хотел вложить все что любил в своей жизни: что знал, о чем хотел поговорить, как с другом.

Потому что друзей у него не было. Не сложилось. Были коллеги, приятели. Но не друзья. В душу не лезли, но и в свою не пускали.

А Настя была открытая, распахнутая, своя.

– Пап, нам задали сочинение о том, как один человек проявил героизм – увидел двух тонущих детей и бросился их спасать.

– Спас?

– Нет, утонул, но проявил мужество. А ты бы так мог?

– Нет.

– Почему?

– Плавать не умею.

– Значит, не бросился бы даже попытаться спасти?!

– Понимаешь, Настя, дело не в том, чтобы совершить подвиг, а в том, чтобы спасти. Если знаешь, что не спасешь, не чего и пытаться. Вместо двух утонувших, будет трое.

– А нам учительница сказала, что надо проявить мужество.

– Я советую тебе не писать это сочинение.

Сочинение она не написала.

Дмитрия вызвали в школу.

– Вы чему учите дочь? – гневно вопрошала учительница.

– А вы плавать умеете? – спросил Дмитрий.

– Я… нет! – замешкалась учительница.

– И нырнули бы?

Больше его в школу не вызывали.

Объяснять и рассказывать, про все на свете было для Дмитрия делом увлекательным.

Например, о том, что заниматься нужно только тем делом, которое для людей полезно.

Скажем, не нужно тратить полжизни, делая опыты по выращиванию арбузов в Подмосковье, когда без всяких опытов они вырастают в огромных количествах в более южных районах.

Настя схватывала его слова, как открытие и удивлялась, как она сама не догадалась до сих пор об этом.

Да, Настя действительно понимала его настроение, его слова, даже если понятия, о которых они говорили, были ей не очень ясны.

Валентина ревновала, конечно, но что делать: это была их общая дочь. К тому же, на исходе пятнадцати лет, Настя без обиняков заявила:

– Мам, я тебя очень люблю, но с папой мне интересней!

Дмитрий только развел руками, но когда мама в слезах ушла, погладил Настю по голове и поцеловал в макушку.