Артемий Леонтьев - Москва, Адонай!

Тут Сизиф откинулся на спинку сиденья, ударил ладонью по колену и нервно шаркнул ногой: вспомнил – нужно зайти в банк, взять выписку по последним операциям с картой – на днях хотел вернуть долг приятелю, но вместо того, чтобы перевести сумму на карту, отправил их на баланс его телефона. И вот сейчас надо деньги оттуда выскребать, писать заявление в банк, потом идти в телефонную компанию, обивать пороги там.

Еще сегодня за квартиру нужно заплатить… вылетело из головы, все-таки придется покупать билет по интернету, обойдемся без чашки кофе в уютном ресторанчике напротив, без случайного знакомства с какой-нибудь задумавшейся у афиши театралкой, без случайного разговора, нарастающего накала-напора, без выпитого тут рядом, по случаю, бокала, без игры глазами, недосказанности и перекрещенных пальцев, без истомы закипающей страсти, без вдохновения, без помешательства на красивых бедрах, коленях, руках, плечах, изгибе спины… короче говоря, интернет – великая вещь! Интернет – это очень удобно… интернет – это двадцать первый век, это множество новых возможностей и информационных горизонтов, интернет – это прекрасно: быстро взял и купил билет, просто замечательно, или захотел послушать нового исполнителя – тык-мык, и на тебе, послушал, фильм, там, я не знаю, пиццу можно заказать или роллы, кухонный комбайн, свитер, фарфоровый чайник или проститутку, потом венеролога на дом тоже можно анонимно (с чемоданчиком, как у Айболита)… скоро, наверное, священники быстрого реагирования появятся – тоже по интернету – отпеть там, если срочно кого, или венчать, крестить, допустим, я не знаю, исповедаться и причаститься по скайпу… или после шлюхи пройти обряд конфирмации – это первое дело вообще… образование даже вот получаем дистанционно, по скайпу репетиторы и вообще все на свете… могу из дома не выходить, по интернету всю информацию получать и даже работать, не выходя из-за кухонного стола, да что там, можно на толчке сидеть с утра и объявить войну Соединенным Штатам Америки, я не знаю, или на том же самом толчке в процессе, по ходу, спасать мир от какой-нибудь экологической катастрофы, защищать китайских тигров – их там штук двадцать осталось уже, по-моему, ну или хотя бы обнародовать свои политические убеждения через пост в соцсетях… Красота же, ну.

Сизиф шмыгнул носом и почесал бровь. В прямоугольном окне все знай себе мельтешили дома, столбы, магазины, какие-то понурые кирпичные будки и внушительные высотки с подсветкой.

На очередной станции в вагон завалилось особенно много народу. Запахло свежеиспеченными булочками.

«Ростокино», наверное, проезжаем, тут вечно что-то выпекают.

Сизиф часто отключал внимание и не слушал, как объявляют остановки. Достал из кармана сотовый телефон, зашел на сайты Школы драматического искусства, Практики, Театра. doc, Мастерской Петра Фоменко и Студии театрального искусства – перебирал глазами репертуары. Наконец нашел заинтересовавший его спектакль и купил билет. Когда операция прошла, на минуту взгрустнулось оттого, что в очередной раз покупает только один билет – от этого беспощадного постоянства веяло чем-то крайне нездоровым: поначалу Сизиф не обращал на это внимания – все-таки студенческая пора, обилие разных интрижек и флирта давали о себе знать, но даже тогда ходил по театрам всегда один. В семнадцать лет одинокие билеты казались естественными, в двадцать пять – уже настораживали, а к тридцати шести и того вовсе набили оскомину, все навязчивее превращаясь в тревожный звоночек. Не то чтобы он слишком устал от этой свободы и маминых тирад-упреков, связанных с отсутствием внуков – нет – просто Сизифу самому уже захотелось узнать – каково это стать отцом, взять дитя на руки и такое все прочее.

Как говорится: плоть от плоти, кровь от крови… Да, радость отцовства, обволакивающее тепло семейного очага, уверенность в завтрашнем дне: семья – это определенная форма бессмертия, потому что…

Электронный голос чревовещательно оборвал сокровенные мысли, объявив, что поезд прибыл на станцию «Владыкино». Сизиф особенно пристально вгляделся в окно: ему вспомнилось, как месяц назад на «Владыкино» какой-то нехристь со спущенными штанами облевал всю платформу, а когда подоспела охрана – умудрился измазать говнами двух рослых мужчин в сине-красной форме. Несколько ошметков долетело даже до стенок вагона и окон, так что обескураженные пассажиры косились взглядом на жидкие червоточинки испражнений, прилипших к их застекленному личному пространству, резко вставали и спешно переходили в другой конец поезда с видом оскорбленных парламентеров.

Да, радость отцовства… определенная форма бессмертия, потому что, – продолжил было Сизиф, но тут в вагон вошла высокая симпатичная девушка, на которую он сразу же обратил внимание. Сизифу понравились ее вдумчивые глаза, сосредоточенные на чем-то в себе самой – Сизиф любил такие лица – лица людей, которые страдали – лица людей, которым есть что рассказать. Особенно выразительно эта печать сочеталась с природной красотой, будь то мужская или женская. Статная девочка с длинными волосами села на противоположной стороне вагона, так что Сизиф мог видеть ее не только в пол-оборота, но и боковым зрением. Незнакомка потирала красные руки: было видно, что замерзла. Помимо необычной красоты – чуть с горчинкой – она выделялась из массы пассажиров подчеркнуто стильной одеждой (какой-то размашистой, как бы крылатой курткой, да и редкой, скорее всего, на заказ пошитой обувью) – крайне непривычной для общего потока МЦК, но все это он заметил уже между прочим, постольку-поскольку: даже если бы эта особа сидела в задрипанной куртке с рынка и безвкусных кроссовках, Сизиф все равно зацепился бы за нее взглядом. Впрочем, он был уверен: красивые люди обладают врожденным чутьем прекрасного – обостренным эстетическим восприятием, какой-то прочно засевшей в их нутро неотделимой гармонией, поэтому достаточно редко он встречал плохо одетого, но красивого человека. Сам Сизиф очень комплексовал из-за своей внешности: он весь был какой-то покатый и приплюснутый, почти бесформенный. Обесцвеченное, слишком стандартное и ничем не примечательное лицо, невысокий рост и пивное брюшко, подпитываемое сидячим образом жизни офисного работника, – собственный вид очень раздражал его, а на спортзал и пробежки элементарно не оставалось ни сил, ни времени. Сизифа настолько загнал его осатаневший график, что иногда попросту казалось – единственное место, где он может прислушаться к собственным мыслям и заглянуть в себя – это МЦК, его убежище на то время, пока едет на работу или с работы. Наверное, именно поэтому его восприятие красоты было особенно обостренным, как из зарешеченного подвала пальцы – к солнцу.