Юрий Орлов - Серебро морского песка

– Надень снова кипу, – язвит Гриша.

Беня бьёт по кнопке штамповочного станка. Станок ударил в ответ, и в деревянный ящик со звоном упала заготовка для почтового ключа.

– До самой смерти без пенсии, без оздоровительных, без премий и тринадцатых зарплат мы будем слушать проклятые удары штампов, будем нюхать станочные масла, резать руки и пить!

– Но когда придет Песах, – сказал Ваня, – мы будем отдыхать и есть мацу.

– А на Рош-а-шана 7 7 Праздник Нового года, у евреев – осенью мы будем есть яблоки в меду, – добавил Гена. – Бывают ведь и праздники в этой стране! Правда, Вань, они не хуже, чем праздники пролетариев?

– Что тут сравнивать! Я поеду помирать в Одессу, а вы как хотите!

– Гриша, но вы ведь обрезанный еврей, вам-то чем здесь плохо?

– Обрезанный, необрезанный, разве в пуцке дело? А тем и плохо, что тебя, моего друга и собутыльника, запыряют после очередной потасовки в шавармочной, после раввины дорежут, чтобы похоронить по еврейским законам, а если твоя бывшая жена не даст на это согласия, то неизвестно, под каким забором тебя похоронят!

– Моя жена теперь тоже еврейка, – говорит Гена. – И к тому же она мне теперь не жена. Пока я жив, то сумею за себя постоять, а когда умру, то мне будет все равно.

В Израиль Гена приехал йогом, непьющим человеком. Таким он был, когда пришёл на Мамочкино предприятие. Теперь дело другое. У Гены новый гуру. Он ведёт путём правильного употребления, раскрывает тайны алкогольного бытия.

У Гриши много историй – они окрасили ему голову в седину. В одном рассказе старик предстал тринадцатилетним сыном завода, в другом со вкусом нарисовал собирательную картинку одесского винного подвальчика. Была также история Гришиной любви.

После рассказа, между разгрузкой труб и прессованием алюминиевых стаканов, Гриша предлагает выпить.

– Мусульманин! – объявлял старик, получая отказ. – Араб – твой друг!

– Нет, – отвечал Гена. – Я никто. Мои друзья остались в Крыму. Настоящая личность не поддается психозам отъезда. Я думал, Бог ведёт меня, но это всего лишь очередная вспышка на солнце.

– Выпьем, – снова предлагал Гриша.

– Нет, не буду.

Старик поднимал вверх указательный палец:

– Ты ещё не готов! Но истина на твоём пути!

– А хотите, Гриша, я объясню правила игры Го?

– Если соглашусь, по пятьдесят?

Первый раз вдвоём с Гришей они употребили по дороге с работы. Было темно, рядом чернели глубины строящегося торгового центра. Накрапывал теплый дождь. Они присели на скамейку, сооружённую из ящиков румынскими рабочими. Гриша достал из цветастой авоськи одесского производства яблоко, крутанул с треском пробку и наполнил оба пластмассовых стаканчика, которые извлёк перед этим из той же авоськи. Затем надавил двумя большими пальцами под яблочный хвостик, и плод, шипя, распался на две половины.

Гриша сказал:

– Тут мне один местный на днях: «А ты знаешь, что такое телевизор?» Они думают, мы тарзаны из джунглей тайги! Не люблю я этих евреев!

– Как вы можете не любить, если сами?

– Какой же я еврей, если говорю по-русски и водку пью по-русски?.. Произошла большая – всемирного масштаба – ошибка. Мы здесь в западне… Жена и зять убедили. Я ехать не хотел… А теперь внуки болтают на иврите. Он для них родной. Да что я! у тебя дела хуже. Развёлся! Жена в религию ударилась! Говорят, разведённым женщинам в иудаизме непросто.

– Она в прогрессивной секте.

– Какой ещё секте?

– Ну, не в секте, а что-то вроде того. Я даже предполагаю, что она стала баптисткой! Там таких много, – сбежавших от мужей. Мы почти не общаемся. Она не хочет. В общем, не жалуюсь. Тут один мой знакомый свою жену в проститутки определил!

– Один чёрт. Что так, что этак… Другой местный говорит: «А где ты был во время войны? Что ты знаешь о войне?» Я ему: «А ты что знаешь?» А он мне: «Десятки тысяч погибли! Ты слышал об этом?» Я ему про наши миллионные жертвы. Он мне про своего деда, который болота осушал, потом про главу израильского правительства, про Голаны… И, знаешь, в результате он договорился до того, что ненавидит эту страну, потому что здесь живут такие, как я.

– Дураки везде живут, везде их до чёрта.

– Умирать в Одессу поеду.

– Бросьте! Ваши внуки… Ваши внуки тут… А вы…

– Ошибка всемирного масштаба.

– Гриша, хотите или нет, я объясняю правила игры…

– Может быть, не надо? Зачем это мне, старику?

– Гриша, вы мой друг.

– Ну и что же?

– Я хочу отплатить вам добром за добро.

– Только ещё по чуть-чуть.

– Хорошо, наливайте… Но… вы просто не понимаете. Я предлагаю…

– Предлагаешь не думать о всяком дерьме?

– Думать о смерти по-другому. Или забыть о ней….

…Ошибка.

Последствия.

Осознание ошибки.

Новая ошибка…

Просчёт ходов.

Способ существования, позволяющий предугадывать новые ошибки.

Изменение судьбы, как следствие избегания ошибок.

Выбор, как способ изменения судьбы.

Фатальность поражения.

Работа над ошибками.

Приобретение своего места среди людей.

Снова ошибка…

Напрасными оказались попытки засунуть почтовый ключ в дверной замок. С другой стороны двери кто-то повернул ручку – дверь ушла внутрь.

Пенсионерка Софа мягко и пружинисто не дала Гене упасть в коридоре.

– Геночка, ты пьян! – объявила она. – Мордехай, помоги!

И он добрыми стариками направлен в его комнату, а затем в постель.

Выключая свет, Мордехай объявил, что завтра он будет Гену стричь. Мордехай – парикмахер. Краем глаза Гена успел заметить в салоне клиента, который с любопытством наблюдал за тем, как пенсионеры его перемещают.

Здесь его маленькая клетка, подземелье, где создаётся защитный кокон. Какое противоядие нужно выделить, чтобы не дать нутру этой комнаты себя переварить? Ивритская речь врывается в окно, разлагает Гену на частицы, которые мгновенно собираются в единую психическую личность с тенью израильтянина, поселившейся в ней. Ежедневно проникая в другой быт и язык, Гена становится атомом истории, религии, обмана и правды еврейского народа. И некуда бежать от вопроса, что есть такого в этой выжигаемой солнцем земле? Зачем эта земля маячила ему? Стоит ли над ней в действительности Чья Бы То Ни Было Сила или это всего лишь психическая доминанта, овладевшая неким человеком, который сумел передать её с помощью внушения своим соплеменникам, закрепив на свитке как нечто святое, со временем обросшее одеждами сказок и предписаний…

Как-то Гена шёл по ухоженной и чистой Раанане 8 8 Город между Тель-Авивом и Натанией и жевал заплесневелую питу, подобранную на пороге чьей-то виллы. Он пытался тогда стать гером – готовился к обрезанию. Шёл и думал: «На кой чёрт дался нам второй холодильник, если из всех съестных запасов в нём разделению подлежит лишь засохший крестец колбасы и полбутылки прокисшего молока? Зачем мне эта религия с её богослужениями, замешанными на еде?!» Он мысленно переносился на улицу Киевскую города Симферополя, когда проходил по ней последним маршем. Думалось тогда о том, за каким лешим несёт его в Израиль. Он вырос на этой улице, ему знакомо здесь каждое дерево, это его город!..