Павел Шушканов - Время дождей

– Хорошо, папа, – сказал Бен, уже не слушая.

– Вот и чудесно.

Отец убежал по широкой лестнице на второй этаж, где, судя по рассказам братьев Ганн, находился зал заседаний. Там Бен не был ни разу. Только однажды поднимался по внешней лестнице на маяк, заступая на дежурство с отцом.

Когда зашел господин Ганн, Бен попытался спрятаться под лестницу, будучи уверен, что старший Ганн останется очень недоволен его присутствием в Совете. Но Ганн пролетел мимо, на ходу скидывая мокрый плащ и едва не сбив Бена с ног. Его трость застучала по деревянным ступеням, скорее подпрыгивая на них, чем помогая идти. Что-то ворча под нос, городовой поднял плащ и наткнулся на Бена под лестницей, возле чугунной вешалки. Он снова подозрительно покосился на него, но не смог придумать, что делать с Беном.

Отец Бена формально не входил в Совет, но всегда имел там совещательный голос. Его слушали, как представителя пограничной фермы, ему шли на уступки по той же причине и по причине монополии на мед. Сам же отец никогда не отзывался о членах совета неуважительно, по крайней мере, в присутствии Бена.

Наверху раздались громкие голоса, превратившиеся в неразборчивое бурчание после того, как кто-то прикрыл дверь комнаты заседаний. Бен все еще разглядывал картины на стенах, темные в свете камина, и нескольких масляных ламп. Портретов больше не было, только несколько общих видов ферм, написанных явно с маяка, какие-то люди на мосту. Бен был уверен, что приглядись он получше – лица были бы легко узнаваемы. Женщина у перил была подозрительно похожа на госпожу Линквуд. Бен снова вспомнил неловкую беседу с Кристи и почему-то страшно разозлился на Ру, припомнив все его шуточки по поводу увлечения Кристи персоной Бена. Злился и на себя, за то, что позволял этим шуткам свободно гулять по школе. Но в одном он мог позволить себе признаться – Кристи была очень красивой девочкой. Бен вздрогнул, испугавшись своих мыслей и вернулся к изучению стен. Он уже собирался задать пару уточняющих вопросов городовому, но тот снова скрылся за дверью, неплотно прикрыв ее за собой. Из проема тянуло сладковатым запахом табака.

Смелая мысль мгновенно зародилась в голове Бена и заставила действовать быстрее, чем он успел испугаться ее. Подняться вверх по запретной лестнице он не решился, но в конце коридора, у камина, насколько он помнил, была вторая маленькая деревянная лестница, ведущая мимо второго этажа сразу на третий к входу в маяк. Подобная лестница была и снаружи на внешней стене. Бен исчез за камином, едва городовой успел выглянуть в коридор, чтобы убедиться, что все в порядке. В несколько беззвучных прыжков он преодолел пролет и оказался возле маленькой двери, ведущей в коридор третьего этажа. Он замер, прислушавшись, а, затем аккуратно приоткрыл дверь, как ни странно, даже не скрипнувшую.

Коридор был пуст. Тут не было картин и камина, только стены, выкрашенные в красивый голубой цвет, как небо перед восходом, и два огромных окна, за которыми все еще моросил дождь. Бен скользнул в одну из приоткрытых дверей вдоль стены и оказался в маленькой комнате, уставленной старой мебелью и упаковками книг. Дверь он осторожно прикрыл за собой и оказался в почти полной темноте. Прямо под ним был зал заседаний – комната чуть больше этой с камином, дымоход которого проходил в стене за спиной Бена. Он слышал голоса и даже мог разобрать большинство фраз. Особенно тех, что произносил господин Линквуд, громко, почти крича:

– …уже давно вышла из-под контроля, не смотря на ваши заверения, господин Ганн. Три нападения за неделю и вот теперь гибель Айзека Борна. Вы, Ганн, так отчаянно просили защиты наших границ у мануфактурщиков, словно мы сами были не в состоянии решить свои проблемы. Уверен, что сейчас комендант Мануфактур привезет официальный протест и отказ от содействия в защите нашей территории, и тогда мы окажемся один на один перед лицом более серьезной опасности, чем дикая стая взбесившихся собак!

Господин Линквуд кричал и Бен очень живо представлял его, трясущего кулаками над письменным столом, как на той картине внизу, где то же самое делал другой член Совета. Бен вспомнил, что тот был из семьи Ламберов – небольшой, но влиятельной семьи с южной фермы.

– Вы прекрасно понимаете, что дело не в диких собаках. Мы в состоянии перебить их всех еще на дальних подступах к фермам, стоит лишь организовать достаточно серьезную облаву. Другой вопрос, что нападения хорошо организованы и явно имеют другую цель, как просто привести нас в замешательство или попортить пару – другую заборов, – тихо сказал Ганн.

– Да! – рявкнул Линквуд, – например, рассорить нас с Мануфактурами – нашим единственным и достаточно сильным союзником. Уж не у неприсоединившейся ли фермы мы будем искать защиты впредь? Своры дикарей, которых давно пора уже отправить на каторгу.

– Словно они не твои двоюродные братья, – хохотнул Ганн и Линквуд осекся. Его гневное сопение было слышно даже наверху.

– Господа, для наших перепалок совсем не подходящее время и место, – мягко сказал незнакомый голос – вероятно Ламбер, – мы еще не послушали мнения господина Китса, а это ведь его ферма стоит под самым ударом.

Китс откашлялся (Бен сразу узнал голос отца) и тихо произнес:

– Мы готовы все так же добросовестно исполнять наши обязательства перед Конфедерацией.

– Я Вас умоляю, Китс, – отмахнулся Линквуд, – не сгущайте краски и не переоценивайте свою значимость. Мы дали вам монополию на мед только потому, что пчелиные ульи – сами по себе очень мощное оружие, особенно вдоль границы. Пара ударов по ним издалека и враг уже в туче беспощадных насекомых. Кто – кто, но Вы, Китс, защищены лучше всех нас. Тем не менее, продолжайте дежурства, и я бы даже настоятельно рекомендовал удвоить их, поскольку уж у вас есть ружье и право на его использование.

– Хорошо, – спокойно произнес отец, но Бен все еще отказывался верить ушам. Его подмывало выскочить в зал совета и одеть портрет со стены на самодовольную физиономию Линквуда. Его мстительные размышления прервал вкрадчивый голос Ганна:

– Думаю, нам пора подумать об ответе коменданту Мануфактур. Мы все еще нуждаемся в патрулировании наших улиц несмотря на то, что наша северная граница, как я понимаю, надежно прикрыта семьей Китс.

– И именно поэтому, Ганн, вы укрепляете свои ограждения вдоль реки, – язвительно заметил Линквуд.

Ганн игнорировал реплику и продолжил:

– Я лично буду просить уважаемого коменданта дать нам еще дюжину бойцов и, если понадобится, из внутренней каторжной охраны еще дюжину.

– Это неслыханно! – вскипел Линквуд, – Каторжники не будут охранять наши дома! Я не пущу ни одного из этого сброда на наши улицы.