Владимир Колабухин - Со многими неизвестными. Повести и рассказы

Хлебников налил нам ещё по чашке чая и продолжал вспоминать.

– Как-то раз, правда, пришёл он на смену, словно после крепкого подпития. Глаза красные, веки опухли, голос сиплый. «Что это ты себе позволяешь!» – сказал ему. А он в ответ: «Извини, Пал Палыч. Так уж случилось». Ну, я и отстал. А зря. Надо было допытаться, что да к чему. Глядишь, и уберёг бы парня.

– Только раз так было? – поинтересовался я.

Хлебников неторопливо прихлебнул из чашки.

– Так – только раз. Хотя ребята сказывали – по ресторанам он хаживал.

– Говорят, был чемпионом города по боксу?

– Да, славу имел. Но она ведь не только радость. Иных и отравить может. Не каждый перед ней устоит, особенно когда ему ещё восемнадцать… А вы, собственно, почему интересуетесь Игорем? Он что-нибудь опять выкинул?

– Нет-нет, – поспешил я успокоить мастера. – Просто кое-что осталось невыясненным в его деле. Вот и хотелось бы поговорить об этом. Он ведь не один был в тот злополучный вечер. А вот назвать соучастника – не захотел. Как считаете – почему?

Хлебников отставил в сторону чашку.

– Всяко может быть… – ответил задумчиво. – Парень-то он душевный, даром, что сиротой рос. Может, пожалел того, вот и умолчал. Я Игорька знаю: горе у кого или забота большая – всего себя этому человеку отдаст. Уж очень отзывчивый. И помяните моё слово – здесь тоже что-нибудь такое случилось… Вы с ним будете говорить?

– Буду.

– Имейте это в виду. И привет от меня передайте. Скажите, Пал Палыч на него хоть и в обиде за ЧП, но в любое время готов принять на участок. Да и ребята по-хорошему о нём вспоминают. Я, правда, писал ему об этом, да он на письма не отвечает. Верно, стыдится за себя. Только зря замыкается. Вы и это передайте. Мол, верим в него, в его рабочую струнку верим. Так и передайте, ладно?

– Так и передам, – заверил Хлебникова. – А с кем дружил Игорь?

Хлебников задумался.

– Да вся бригада уважала его, – сказал он через минуту.

– А Эдик у вас на участке есть?

– Нет такого. Ни на участке, ни в цехе, – ответил Хлебников.

Я тепло попрощался с ним и гостеприимной хозяйкой и покинул их квартиру.

На улице уже стемнело, стало прохладнее. Неторопливо двигался к своему дому и медленно проигрывал в памяти сегодняшние встречи… Как хорошо, что на свете есть Хлебниковы! Обязательно скажу Пикулину, чтобы держался своего Пал Палыча.

На углу улицы, под ярким фонарём, какая-то дородная тётя торговала фиалками. Правда, в корзине осталось лишь несколько букетиков. Купил все. Для Лены. И сделал это с превеликим удовольствием. Давно хотелось осыпать её цветами. А тут – вот они!..

И в радужном настроении продолжал шествовать к дому. Нёс фиалки, а видел изумрудные глаза Елены, её нежные белые руки, милую улыбку… И вдруг заметил у подъезда дома знакомую долговязую фигуру Славика Румянцева. Слоняется туда-сюда… Я быстро спрятал фиалки за спину: только бы он не увидел их.

Румянцев тоже узнал меня, остановился.

– Здравствуйте, – сказал он, почему-то счастливо улыбаясь.

– Привет, – нехотя выдавил я из себя. – А где же ваши цветы?

– Цветы? – удивлённо переспросил Румянцев. – Ах, цветы!.. Они у Лены. Она всегда так радуется им.

– Значит, вы уже от неё? – злость просто распирала меня. – Тогда что же вы всё у подъезда топчетесь?:

– Вот… Уходить не хочется… – запинаясь, ответил он

– Ну-ну. Побродите под окнами, спойте серенаду…

В глазах Румянцева проявилась растерянность. Он озадаченно спросил:

– Зачем вы так?

А мне и самому сделалось неудобно за дурацкую издёвку. Парень как парень… Чего на него взъелся? И какое мне дело, кто кому дарит цветы и почему их принимают.

– Простите, Славик, – сказал я. – Всего вам хорошего.

Я проскользнул боком в подъезд и на своём этаже выбросил фиалки в мусоропровод. На душе сделалось так тяжело, будто вместе с цветами выбросил ещё что-то, дорогое-дорогое, без чего и жить нельзя, наверное. Осторожно, стараясь не греметь, вставил ключ в замок, открыл дверь и почти на цыпочках стал красться в свою комнату.

Но не тут-то было. Дверь кухни стремительно распахнулась, и в проёме возникла Елена.

– Добрый вечер!.. Что такой смурной?

– Разве? – спросил с напускным удивлением, и, не сдержавшись, сердито выпалил: Зато второй, у подъезда, млеет от счастья.

Весёлые искорки в глазах Елены погасли. Она смотрела на меня непонимающим взглядом.

– О ком ты говоришь?

Но мне не хотелось вдаваться в объяснения, и я молчал.

Лицо Елены стало задумчивым.

– Слушай, Владик, – тянула она слова, впервые называя меня по имени. – Уж не ревнуешь ли ты? Вот не ожидала!

А ведь в точку попала. И для меня это ужасное чувство было тоже полнейшей неожиданностью. Ишь, какой Отелло выискался!

Попытался скорее ретироваться, но Елена сердито остановила:

– Нет, Демичевский. Давай договоримся: мои друзья – это мои друзья.

Скрип двери заставил её умолкнуть. В коридоре появилась встревоженная Екатерина Ивановна:

– Леночка, милая… Что тут у вас?

Лена бросила на меня обиженный взгляд и, не ответив, ушла. Я смущённо смотрел на Екатерину Ивановну, она – на меня.

– Владислав Викторович, что случилось?

– Ничего. – поспешно заверил я. – Так, поговорили… Вы не беспокойтесь.

Она недоверчиво покачала головой и торопливо вернулась в комнату.

Мне сделалось совсем нехорошо. Ну, что я за остолоп такой! Сам себе всё испортил.

Так и заснул с гнетущим чувством чего-то тяжёлого, почти непоправимого. С тем и проснулся утром, весь в холодном поту от мучивших во сне кошмаров. В мыслях только Елена, её глаза, полные обиды. Что же это со мной, думал. Неужели всё-таки опять втрескался? Всерьёз, по-настоящему. Разве такое бывает?..

Прошёл в ванную комнату, прислушался – кто на кухне? Если там Елена, лучше уйти из дому без чая. Думал, мне теперь и не взглянуть на неё. Но на кухне было тихо. А времени – уже восемь… Быстро умылся, оделся… На кухне по-прежнему ни шороха. И меня уже томила эта тишина. Прошёл туда, налил чай и как можно медленнее прихлёбывал из чашки. Мне уже не хотелось быть одному. Хотелось хотя бы на миг, всего на мгновенье, но увидеть Елену, её лицо, её глаза: что будет в них – всё та же милая улыбка или?.. Про «или» и думать было страшно. От «или» – свет стал бы не мил.

Словно угадав моё желание, появилась Лена.

– С добрым утром! – сказала она, лукаво поглядывая в мою сторону.

– Здравствуй! – счастливо откликнулся я. От этих её слов и взглядов у меня будто гора свалилась с плеч.

«Лена!.. Моя Прекрасная Елена! Ты снова, – думал я, – идёшь мне навстречу. Такому упрямому и бестолковому. За что мне этакое счастье?»

7

Через час я уже ехал в колонию. За окнами вагона электрички сначала медленно, а потом всё быстрее проплывали пристанционные постройки, жилые дома и деревья, мелькали зелёные поля и перелески, ручейки и речушки…