Игорь Ахмедов - Я Ходжа

***

Опытные всадники, мгновенно оценив ситуацию, спешиваются, прижимаются сами и прижимают своих лошадей к неровным стенам ущелья. Лошади кричат, вращая своими обезумевшими вдруг глазами. Огромные камни, перекатываясь и подпрыгивая в полете, разбиваются на куски и, поднимая тучи пыли, падают на дно ущелья…

Воины уворачиваются от осколков и падающих камней. Вожак в маске тоже прижимается к скале с выступом, защищающим его от камнепада. У его ног лежит мертвый молодой воин, Джавад. Наконец всё стихает.

Когда пыль от камнепада рассеивается и наступает полная тишина, Вожак снимает с головы мертвеца свой шлем с плюмажем:

– Что, Джавад, понравилось быть командиром?

***

С балкона дворца на танец девушек смотрят люди. Это сам Эмир и вся его придворная свита. Среди них Придворный Поэт, худощавый, с изрезанным годами лицом Лекарь – и верный ручной Пёс и палач Эмира в золотой маске.

Эмир ещё не старый, но сильно обрюзгший и чрезмерно растолстевший человек, ему примерно пятьдесят с хвостиком лет, и в бороде его только недавно стали появляться седые волосы.

О чем нам с вами это говорит, друг мой? Прежде всего, о том, что Удача и сами Звезды на стороне Эмира – мало кто из его ныне здравствующих коллег доживает до таких лет. Власть – понятие слишком заманчивое для честолюбивых, полных сил и ума людей, стремящихся к обладанию силой. И как мы с вами знаем, в этом мире выживают не те, кто самые сильные или самые храбрые – они-то, кстати, и мрут в первую очередь, – а те, кто умеет приспосабливаться и оборачивать любую ситуацию в свою сторону, к своей выгоде. Так устроен мир, друг мой, если тебе об этом ещё не сказали.

Чуть позади и по бокам, метрах в трёх от Эмира и его ближайшего окружения, за специально обозначенной на каменном полу полосой стоят все остальные придворные, получившие это бесценное право – быть во втором ближнем окружении Эмира.

Сейчас, заворожённые ритмом и танцем, они даже перестали толкаться и пихать друг друга, пытаясь хоть на волосок быть ближе к воплощению Солнца на Земле, но опасаясь переступить эту полосу, нарисованную на полу балкона. Все они уже знают, если её переступить – то как бы ты ни был близок к Эмиру, через заслуги или родственные связи, твоя голова моментально соскочит с плеч, и бедняге нечем будет вкушать те сладости, что остаются после трапезы Солнцеликого.

Поэт тяжело дышит, глядя на танцующих внизу девушек и особенно на Гульнору. Его гибкие длинные пальцы нервно перебирают нефритовые чётки. Он тревожно и украдкой оглядывается, не увидел ли кто его интереса? Не заметил ли кто его волнения? Ведь всё это так легко трактовать в глазах Эмира в свою пользу – мол, посмотри, Великий, на своего придворного Поэта – глаза его завидущие, так и пожирают то, что изначально принадлежит тебе, Солнцеликий. Но, слава Небесам, нет… – Поэт хищно улыбается. Все вокруг заняты удивительным по красоте, завораживающим зрелищем.

Поэт давно уже знает каждого из них, и если говорить начистоту, опасается только одного из них, своего тайного врага и недоброжелателя, единственного по-настоящему грамотного человека из всего окружения Эмира – пожилого Лекаря. Уже много лет между ними идёт негласное соперничество и борьба за место перед лицом Солнцеликого. Всем своим коварным видом, своими ухмылочками и уходом от прямых разговоров Лекарь показывает Поэту, что что-то знает о нем. Что-то тайное, недоступное пониманию остальных, что-то порочащее и унижающее Поэта.

– Неужели он как-то прознал о моей давней, невинной шалости с его внучкой, маленькой шаловливой Айгуль? – размышляет Поэт.  – Но запуганная им насмерть девочка никогда и никому не рассказала бы о том, что в тот вечер произошло в дворцовом саду, Поэт в этом абсолютно уверен. – Тогда что? Пока неясно, но нужно всегда быть настороже. А если всё-таки знает? Что он может сделать?

В отличие от Поэта, который был родственником, хоть и дальним, самого Визиря, Лекарь человек безродный. Выскочка, который добился своего признания и места при дворе всего лишь благодаря своим знаниям и умениям, как и всякий отщепенец. Что он может сделать, к кому пойти с жалобой? Ещё тогда, когда всё это произошло, Поэт уже знал весь дворцовый расклад и понимал, что его шалость не принесёт никаких дурных последствий. Он очень осторожен, да… Так и получилось. Но, может быть, дело совсем не в Айгуль? Может, откуда-то хитрый и дотошный Лекарь узнал о том случае, когда совсем молодой ещё Поэт не был придворным поэтом, а был всего лишь писарем-учеником у действительно великого Учёного и Поэта и сбежал от него, прихватив кое- какое золотишко и рукописи? Но это было очень и очень давно, и совсем в другом городе…

– Нет, никак не мог он об этом узнать, – думает Поэт, украдкой глядя на Лекаря. Он был уверен, что великий Ученый и Поэт даже не заметил пропажи, он весь был погружён в изучение неба и звезд. Совсем как малое дитя, – усмехается про себя Поэт.

И ещё, Придворный Поэт уверен: если бы Лекарь действительно знал правду о нем, то немедленно доложил бы её эмиру. Однако вот уже многие годы он этого не делает, а значит, либо опасается связей Поэта, либо не знает, а лишь делает вид.

– Ну, что же, – размышляет про себя Поэт,  – видимо, при всяком дворе, будь он в Персии или Алжире, в Бухаре или Делийском ханстве страны Хиндустана, среди придворных такое поведение, как интриги и козни, является обязательным приложением к безбедной и беззаботной жизни в тени любого Великого. Но сейчас Поэт убедился, что Лекарь отвлёкся. Он, как и остальные, смотрит на танец, и на лице его блуждает глупая, детская, несмотря на его пожилой возраст, улыбка.

– Запомним, гадкий докторишка,  – усмехается про себя Поэт, – танцы полуголых женщин – твоя слабость!

***

Подростки, лёжа на краю пропасти, смотрят вниз. Обвал, устроенный их руками, закончился, пыль оседает, зависает тишина. Внизу нет никакого движения.

Маленькая десятилетняя Зульфия отползает от края и, вытянув ноги, садится на землю, плачет. Своими стертыми в кровь ладошками она в отчаянии хлопает по земле. Подросток с седой прядью садится рядом, обнимает её.

– Не надо плакать, Зульфия. Если там кто-то и выжил, я найду и убью его. Клянусь.

К ним подходит второй подросток, Турсун, тот, что помогал девочке сбросить камень. За поясом у него настоящая взрослая сабля без ножен. Он обращается к Искандеру, но одновременно и ко всем:

– Давайте спустимся, добьём уцелевших?

– Нет, Турсун. Вам нужно бежать изо всех сил.

– Куда, Иска? Нам некуда теперь бежать.

– Нужно предупредить жителей того кишлака, что за рекой.

– При чём тут они?

– Уцелевшие убийцы пойдут туда.

– А потом?