Алексей Мальцев - Уймись, конопатая!

Вику вдруг начал разбирать смех.

А ведь она такой и была! В детстве. В том самом, когда с пацанами по двору носилась. Ее не только конопатой звали. Еще и кексом, и ватрухой.

В другой жизни это было, что сейчас вспоминать!

Она представила, как бы употел доктор, пытаясь так же сцепить пальцы на ее коровьей талии, не похудей она в свое время! Он бы не дотянулся, схватил бы воздух, пустоту.

Ничего подобного бывший не ожидал. Готов был небось к сопротивлению, ругательствам, ударам в пах – к чему угодно, но не к этому гомерическому хохоту.

Возможно, сказалось нервное напряжение первой половины дня – изнутри поднялось что-то, ей не подвластное, и она… разразилась, отпустила тормоза, захохотала так, что Эдуард испугался и мигом расцепил свой «капкан».

Пытаться поцеловать в губы хохочущую женщину – все равно что вдергивать в игольное ушко корабельный канат.

Освободившись от его объятий, она… тотчас успокоилась, подошла к зеркалу, поправила прическу, юбку с блузкой, из сумки, лежавшей на тумбочке, достала косметичку, поправила макияж. Потом достала из шкафа халат и, надевая его на ходу, направилась к двери. Мельком взглянув на незадачливого насильника, отметила, как хищно вздуваются его ноздри.

– Хочешь сказать, умыла? – округлив глаза, с трудом переводя дыхание, прошипел бывший. – Обула?.. Выкрутилась?.. Обвела вокруг пальца?

– Причем – не какого-то, а вокруг этого! – она эффектно, словно поставив щелбан, выстрелила перед его носом средним, цвет маникюра на котором отличался от остальных.

Никогда раньше этого не делала – считала ниже своего достоинства, ненавидела этот жест. Теперь не сдержалась.

Как бы не пожалеть, конопатая! Жестоко, однако. Может, стоило уступить, покориться? От тебя бы не убыло. Он-то полгода наверняка ни с кем и никак. Хотя – кто его знает! Это теперь не твое, конопатая, дело!

Привычно здороваясь с коллегами в коридоре, она вдруг поймала себя на том, что еще не отошла от поединка с Эдуардом. До сих пор чувствует на пояснице его ладони, горячее дыхание на своем лице. Она несет это все на себе, как одежду.

Что это? Нервно-мышечная память? Генетический код? Приросла к нему, что называется, с мясом… Почти полгода прошло, а как будто вчера было. Или, может, тоска по остроте ощущений, недостаток… этого самого?

Перед дверью реанимации остановилась, достала из кармана маску.

Забыть и растереть! Не было ничего в ординаторской! Не было!

Обескровленная пискуша лежала под капельницей, веки были прикрыты, чуть подрагивали. Вике показалось, что за четыре часа с момента поступления синяки на лице пострадавшей соперницы приняли другой – более зеленоватый – оттенок. Возможно, виновато было освещение.

Приближение Вики прооперированная почувствовала, веки взлетели вверх.

– Вас только что кто-то пытался поцеловать, – без подготовки выдала надрывным шепотом избитая, безуспешно пытаясь улыбнуться. – Неужто Стасик? Он здесь? В больнице?

Не ожидавшая подобного вопроса доктор смутилась, не сразу нашлась, что ответить… кажется, даже залилась румянцем.

– Что, сквозь маску видно?

Выходит, конопатая, если не ты заехала в пах бывшему, то тебе заехали… и по-настоящему. Ведь только что за уши с того света девку выволокли, а какова! Учись, как надо!

– При чем тут маска? – продолжала надсадно шептать пискуша. – Мне кажется, я утром почувствовала ваше присутствие в квартире. Вы были в кладовке, верно? Стасик не чувствовал, а я…

– Почему же не убежала? Почему не остановила его?

По бескровному лицу пробежала снисходительная усмешка:

– Поздно было. Если заявилась в чужую квартиру с хахалем – какой смысл коней на переправе менять!

Вика быстро представила себя на ее месте и поежилась, так как между лопаток прокатился озноб. Про кладовку девушка знать никак не могла! Если бы она, Вика, ощутила чужое присутствие – ни за что бы в постель не легла с этим… Под любым предлогом смылась с глаз долой. Другое дело, что такого с ней никогда не случалось – не умела она видеть сквозь стены. Не дано!

– За что он тебя так?

– За то, что вы его застукали. Надо же было на ком-то злость сорвать. А под рукой только я. Во всем виноватая, крайняя… Не было бы меня, не было бы такого… как он выразился, засвета.

В реанимации, кроме них и анестезистки, больше никого не было. Вика взяла со стола историю болезни, пролистала.

– Ну, ну, продолжай… Евстолия, – с трудом разобрав почерк дежурной медсестры, Вика жестом показала, что слушает. – Вот, значит, как он это называет – засвет? Очень интересно. А мне он по-другому объяснял причину избиения… Совсем по-другому.

– Я знаю, – перебила ее пострадавшая соперница, хотя каждое слово ей давалось с трудом. – Я ваш разговор в отделении полиции очень хорошо представляю. Он наверняка говорил, что я попыталась… занять как бы всю… лодку, а вам не гожусь даже в подметки… За это якобы и избил… Потом наверняка умолял на коленях… Я права?

– А на самом деле ты этого не говорила? Про лодку.

– Мы про вас вообще не говорили. Он пытался начать, но я не поддерживала разговор. На душе и так было скверно, к чему все?!

Вика опустилась на стул рядом и медленно перевела взгляд с истории на избитую девушку.

– Евстолия, ты что, ясновидящая?

– Бабушка у меня была такой, а на меня лишь иногда что-то находит… В самый неподходящий момент. Когда не надо бы – тогда и вижу. И обычно то, чего не надо.

Вика перелистнула несколько страниц в истории и не нашла то, что искала. Не было ничего сказано о беременности и выкидыше, не было даже осмотра гинеколога.

– Как у тебя дела с месячными?

– Нормально. Неделю назад закончились.

Отложив в сторону историю, Вика автоматически посчитала у соперницы пульс, измерила давление. Потом улыбнулась и поднялась:

– Ладно, давай, поправляйся. Все не так уж плохо.

– Извините, Виктория… Юрьевна, – пострадавшая кое-как разобрала отчество на бейдже, – из-за меня у вас, кажется, сломалась личная жизнь. Я виновата… в ваших…

Вика жестом остановила ее мучительный поток извинений:

– Тебе нельзя много говорить. Отдыхай и поправляйся. Еще неизвестно, кто виноват в чьих проблемах. Не проспи я сегодня утром, не зайди в спальню в самый неподходящий момент – глядишь, и не попала бы ты сюда. Так что… мы обе хороши. Давай не будем. А что касается Стаса… Нет, это не он пытался меня поцеловать, он в полиции, а я на работе.

Евстолия собиралась ответить, но Вика приложила палец к ее губам.

Телефон бывшего оказался недоступен.

Она быстро шла по больничному коридору и негодовала: никогда ее так не обманывали. Бессовестно, низко, подло. Как он мог опуститься до такого! Ведь знал, что рано или поздно ложь раскроется.