Анатолий Мусатов - Братство золотарей

Стас пожал плечами:

– Да что я про них могу сказать? Я работаю всего ничего. Видимся мы только на пятиминутках в прорабской, да в обед, в слесарке, когда домой не ухожу. Что тут можно сказать! Я не всех ещё даже знаю по именам.

– Не скажите, свежий взгляд может подметить то, на что у других глаз, что называется, замыливается. Словцо какое необычное или поведение. Мало ли что в свежем общении покажется непривычным…

Стас отрицательно мотнул головой.

– Тут я пас.

Прикурив сигарету, опер заглотнул большую затяжку и поинтересовался:

– А всё-таки, не смогли бы вы припомнить что-либо этакое, что, по вашему мнению, было бы странным или неприятным для… – он покрутил пальцами в воздухе, – для нормального разговора или поведения?

– Смотря что называть странным, – извернулся Стас. Он понял, на что его подбивает опер. Выкладывать всю подноготную своих отношений с коллегами ему очень не хотелось. Он знал, что зацепи его опер за что-нибудь и станет он добровольным стукачом. Дело, видать, повисло, и следаки сейчас раскручивают всех слесарей на полную катушку, пытаясь нащупать хоть какой-то след. «Не там ищут…», – подумал Стас и добавил вслух:

– Нет. Эти мужики не станут гадить там, где живут. Они все здешние. Не такие уж они примитивы.

Опер поморщился:

– Мы не поняли друг друга. Я имел в виду, что следует быть осторожным и выполнить свой гражданский долг. Тем более, что кое-кто из ваших слесарей в прошлом имел судимости. И, что самое интересное, как раз по статье, по которой открыто это дело. Вот так.

– Мне об этом ничего не известно, – сухо сказал Стас. – Я не завожу приятельских отношений ни с кем из них. Я вообще трудно схожусь с людьми. Тут, как бы я ни хотел, помочь вам ничем не смогу.

Задав ему ещё несколько вопросов на производственную тему, лейтенант вдруг спросил:

– Скажите, не могли бы вы припомнить, при вас никто из посторонних не заходил в подвал, я имею ввиду, когда вы там работали. И если да, то кто?

Стас озадаченно свёл брови к переносице и спустя минуту ответил:

– Точно не скажу, но явных посторонних я не видел. К нам заходит бригадир, иногда Харицкая. Пожалуй, в моё присутствие больше никого я не видел.

Опер задумчиво качнул головой.

– А не случалось ли вам бывать в присутственных местах с ключами от подвала, – ну, там, в магазине, или в какой-нибудь компании?

– Нет, – ни минуты не задумываясь, отпарировал Стас, – не случалось.

Он сразу догадался, куда клонит следователь. По пьяни у них могли вытащить ключи, и пока напарники угощались даровой выпивкой, доброхоты сделали слепки и вернули ключи на место. Вариантов могло быть гораздо больше, как с ними, так и с другими слесарями, так что Стас сразу пресёк эти поползновения опера в адрес него и Виктора.

Опер задал ещё несколько вообще заумных вопросов и завершил свою беседу сакраментальным:

– Давайте повестку.

Сделав в ней росчерк, он протянул её Стасу и сказал:

– Я хотел бы вас попросить не уезжать никуда в ближайшую неделю. Вдруг понадобятся дополнительные сведения.

Стас кивнул головой и вышел. По дороге в контору, он вяло обмыслил разговор со следователем и пришёл к выводу о безнадёжности этого дела. Да к тому же, в голову лезли другие, более насущные, думы. А потому, когда он вошел в бригадирскую, от его утреннего визита в милицию остался лишь осадок от бездарно потерянного времени. Протянув Макарычу повестку, Стас спросил:

– Может, я на обед сразу пойду. Скоро двенадцать.

– Ты сначала пойдешь в двести пятьдесят шестой. Там Виктор во втором подъезде ковш на двенадцатом этаже ремонтирует, – сухо приказал Макарыч. – Если он закончил, то можешь идти на обед. «Как бы не так», – усмехнулся Стас. – Витя и сам справится! Я ему в обед звякну, предупрежу, чтоб подтвердил».

Однако после обеда Макарыч и не вспомнил о своём распоряжении. Наскоро раздав заявки, он остался в бригадирской. Антонина, видя угрюмое лицо Макарыча, догадалась не лезть к нему с расспросами, а, сказав что-то малозначащее, потихоньку отбыла по своим делам.

Бригадир только что получил от Харицкой малоприятное распоряжение написать докладную о перерасходе утеплительного материала, который он и впрямь пустил по дешёвке на сторону, удружив знакомой бригаде грузинских шабашников. Чтобы ему знать пораньше о внеплановой хозяйской проверке! Так нет же, эта пухлозадая, зная о ней, ни словом с ним не обмолвилась!

Макарыч никак не мог войти в ту колею, которая вела бы без помех к осуществлению его планов. Почему-то всегда находилась причина, которая стреножила его, как коня на пастбищном просторе. Это фатальное невезение приводило его в отчаяние. Что же в нём такого особенного, что мешает быть как всем?! Он постоянно видел и слышал примеры удачливости и успеха, случавшиеся с другими, но с ним-то как? Почему?! Он теперь постоянно находился на взводе, нервничал по любому поводу и частенько срывался на подначальных ему слесарях! Те, видя с его стороны такое к ним отношение, считали Макарыча чуть ли не зверем, исчадием и тоже принимали меры предосторожности. Круговая порука в исполнении заявок подвигала их на исключительную изворотливость. «Черепу» было невдомёк, что при отгрузке того самого утеплителя слесаря отполовинили втихаря даровой товар и тут же пустили его налево!

Бригадир только глаза протирал, глядя на катастрофически усохшую кучу утеплителя при проверке. Но сказать в своё оправдание ничего не мог. Накладной, подписанной им, не существовало. Проникнуть же кому-либо постороннему в складское помещение было практически невозможно. Вот и выходило, что сам Макарыч, будто в сомнамбулическом сне, вручную перекантовав триста килограммов стекловаты, на следующее утро напрочь забыл об этом! По крайней мере, ничего толкового он не мог сказать по этому поводу сильно взволнованной сим вопиющим фактом Харицкой.

Будь он хотя бы не причастен к самовольному изъятию злополучных тюков, он бы стеной встал на свою защиту. Ничего не стоило отговарится самовольным употреблением ключей от склада кем-нибудь из слесарей! Но этого, к его великому прискорбию, не было! Макарыч понимал, что стоило только этим двум паршивцам вякнуть хотя бы слово о его негласном распоряжении, и он пропал!

Но паршивцы молчали! Им тоже было невыгодно продление истории с пропажей утеплителя. Харицкая, не добившись ни от кого никакого толку, нашла крайнего, то бишь, Макарыча. За недогляд материальных ценностей и халатность, она лишила его месячной зарплаты. Что это было совсем незаконно, знали все, но предпочли сделать вид «отсутствия всякого присутствия».

Через час Антонина, заглянув в комнату, увидела бригадира всё ещё сидевшего в той же позе, как и при её отбытии. Обозрев его потемневшее от дум лицо, осторожно прикрыла дверь.