Иван Леденцов - Наши души

– Что делать? Что делать-то?

Крик потонул в тишине. Только часы, словно псы, сорвавшиеся с цепей, сбились в стаю и наперебой отмеряли ход ускользающего времени.

Иван отпустил себя, отвлёкся от навязчивой идеи вспомнить то, чего не в силах был вспомнить, сосредоточился на тиканье часов, зацепился за секундную стрелку, добрался вместе с ней до самого верха, споткнулся о цифру «12» и вспомнил:

– Петька!

Петя тут же отозвался:

– Чего?

Иван прикрыл рот рукой и засмеялся сквозь набежавшие слёзы:

– Ничего, сынок! Подожди чуть-чуть, я иду! – подбежав к сыну, Иван крепко обнял его. – Прости, прости, сынок, что я так долго!

Петя улыбнулся:

– А разве долго? Я и не заметил. Наоборот, хорошо.

– Что хорошо?

– Ну, хоть постоим здесь подольше. Мне нравится здесь с тобой стоять…

– Сынок, я же никуда не уйду. Я не тороплюсь, будем стоять здесь, сколько захочешь! – счастье накрыло Ивана с головой и, нежно играя на самых тонких струнах души, передало приятную дрожь всему телу.

Петин голос повторился, но с реверсом и в совершенно иной тональности. Слова были те же, но они будто отскакивали от голых стен и падали на пол: «Мне нравится с тобой здесь стоять».

Сердце защемило от смутного предчувствия беды. Иван распахнул глаза, но ничего не увидел: мёртвая тишина и тьма приняли его в свой мир. Он уже всё понял, но в какой-то безумной надежде продолжал ощупывать всё вокруг сбившегося одеяла. Горло сжалось от бесконечности необратимого горя, отказывая лёгким в новом глотке воздуха, наконец, тишину разорвал протяжный крик, полный отчаянья и страха:

– Пе-тя!

Потом Иван скомкал, запихал в себе в рот большой кусок одеяла, сжал его зубами и завыл. Эхом отозвались рыдания жены из соседней комнаты.

Ветки, руки, тяжёлое дыхание, пронзительный крик лесной птицы – всё перемешалось в хаосе неосознанных чувств и полного отсутствия желаний. Мозг самоустранился, передав тело рефлексам, – убогая имитация жизни.

Иван с трудом продирался через густые заросли, снимая паутину с небритого лица, отплёвывался, спотыкался, но упрямо шагал вперёд. Очередной день медленно катил небесный шарик по небосклону, приближая лето к естественному концу; деревья прощались со своими товарищами, заботливо укрывая заснувшие корни умершей листвой.

Иван споткнулся и, даже не попытавшись удержаться, грузно упал на землю, как будто каждая клеточка его организма отказалась работать без команды сверху. Прямо перед его глазами, подбоченясь, упершись ногой в землю, словно купец на ярмарке, стоял величественный Белый гриб. Огромный слизень не обратил никакого внимания на случившееся и спокойно поедал шляпку царя грибов. Иван легонько подул на обжору, но это не возымело никакого эффекта. Дотронулся пальцем. Слизень задумчиво пошевелил усиками и втянул их в себя, но лишь для того, чтобы через мгновение забыть о произошедшем («А? Что? Что-то случилось?») и вытащить из упругого тела свои длинные антенны, дабы ничего не мешало трапезничать.

И правда, ничего не случилось. Всё оставалось точно таким же, как если бы Ивана здесь не было вовсе. Облака всё так же плыли по небу, повинуясь направлению ветра, деревья роняли листья, подчиняясь ежегодному ритуалу жизни и смерти.

– Но я-то здесь! – огрызнулся Иван своим мыслям и зло посмотрел на равнодушного слизня. – Сам пожрал, оставь другому!

Одним щелчком Иван сбил брюхоногого моллюска с гриба, положил добычу в пакет и продолжил путь. Шаг, два, три… пять – ни мыслей, ни вопросов – ничего. Монотонное движение прекратилось, когда палка глухо ударила по твёрдому предмету. Иван встал на колени и начал рыть. «Зачем? Почему? Для чего?» – таких вопросов не возникало, как и никаких других – он просто рыл. Листва и сучья сменились прелой землёй, и вскоре огромный рог лося уже лежал на поваленном дереве. Иван бережно очистил добычу от грязи, привязал к рюкзаку и, забросив его за плечи, продолжил движение.

Сумерки в лесу наступают мгновенно. Только что был день, и вот ты, в поисках лучшего пути, с огромным трудом всматриваешься в неясные очертания изменившегося ландшафта. Выбравшись на небольшую полянку, Иван сбросил рюкзак на землю, сел, прислонившись спиной к дереву, тяжело вздохнул и прикрыл глаза. Тут же по ним полохнуло огненными разрядами. Слепящие вспышки неотвратимо сменялись тьмой. Солнечным лучам едва удавалось выхватить расплывчатое детское лицо, как оно снова скрывалось во мраке… Ещё и ещё, всё ближе и ближе. Вскоре солнцу ничего не мешало светить, тьма рассеялась, и звонкий смех наполнил окружающий мир буйством неудержимого веселья. Петина куртка мелькнула за могучими стволами деревьев: «Не догонишь, не догонишь…» – отец во всю прыть мчался за ускользающим в подлеске сыном.

Иван резко открыл глаза, и сумрачный лес поздоровался с ним спокойными звуками вечерней природы.

Рядом куковала неутомимая кукушка: девять, десять… пятнадцать… двадцать.

– Врёшь ты всё, дура! – Иван вздрогнул от собственного голоса, до того неестественным и незнакомым он показался, достал блокнот, и тот послушно открылся в том месте, где лежал карандаш. Проведя пятую черту, Иван аккуратно завернул его в целлофан, сделал несколько больших глотков из пластиковой бутылки и поднялся на ноги. – Ну, что ж, пора разбивать лагерь.

Початая бутылка водки первой оказалась на развёрнутом полотенце. Топорик, спички, вода и прочие походные мелочи последовали за ней следом. Иван долго вертел в руках банку рыбных консервов, дотошно изучал её этикетку, протирал крышку, наконец, облизнул покоробленные губы и решительно отложил её в сторону. Быстро темнело, а костром ещё и не пахло. Вскоре в этом нетронутом месте появилось очертание чего-то нового: полусгнившие куски ствола, сложенные колодцем, окружали корьё и сухие ветки, а наверху, словно голова медузы Горгоны, красовалась большая коряга с торчащими во все стороны корнями-змеями – очаг был готов.

Неровная струйка дыма робко дрогнула и, окрепнув, потянулась вверх, настраиваясь на рождение новой жизни. Вскоре огонь уже праздновал своё появление, лихо отплясывал, выбрасывая в темноту горячие, сверкающие и полные надежд искры.

– Сейчас, сейчас! – Иван открыл бутылку и посмотрел вверх, кивнул головой, приветствуя невидимого собутыльника. – Будем… За Нашу победу!

Глотнув из горлышка, он насадил грибы на свежесрезанные ветки кустарника, закрепил их над огнём, снова присосался к бутылке и уткнулся взглядом в танцующие языки яркого пламени.

– Вот так и мы, огонёк, танцуем, пока силы есть, а когда одни угли на душе, особо не попляшешь, – Иван тяжело поднялся на ноги, – ничего, я тебе помогу, ты-то ещё точно потанцуешь.