Иван Леденцов - Наши души

…Отец с дочкой и сыном весело резвятся в прозрачной воде. Отплыв немного в сторону, Иван нырнул и вскоре показался на поверхности с большими двустворчатыми раковинами в обеих руках:

– А это наш сегодняшний ужин!

– Не-ет, только не это! – Саша скорчилась от отвращения.

Петя открыл рот, изображая предчувствие необычайной вкуснятины:

– Ам-ням-ням.

Иван рассмеялся и бросил моллюсков в их родную стихию. Дети, подхватив очередной заряд веселья, забрались ему на плечи и голову. С выпученными глазами, имитируя неподдельный ужас, Иван погружается под воду. На поверхности – только смеющиеся дети и руки отца, заботливо их поддерживающие…

«Вжжиик», – идиллия разорвана в клочья. Добра больше нет. Весь мир, вместе с замершим сердцем, сжался в один маленький, дрожащий от страха комочек, а его место заняло измождённое лицо Пети с синими подглазинами, с торчащими трубками, с трахеостомой в горле. Петя едва шевельнул губами: «Домой».

– Ты сказал – домой? – Иван подставил ухо к синеватым губам сына.

Петя слабо кивнул, и губы сложились в слова: «По-е-ха-ли до-мой».

– Поедем скоро, сынок! Обязательно поедем, только немножко поправиться нужно, – Иван нежно погладил сына по лысой головке, поцеловал.

Петя кивнул и шевельнул губами: «До мой».

Иван покачнулся и едва не упал лицом в догорающие угли. Всё та же ночь, тот же тлеющий костёр, но что-то неуловимо изменилось в самой атмосфере, что-то тревожное пробралось в этот мир, сделав его другим. Беспокойство медленно сжимало испуганную душу железной хваткой, а сердце уже вовсю отбивало удары в тщетной попытке привести её в чувство.

Иван повернулся, но увидел лишь размытые очертания палатки. Вскрикнув от нестерпимой боли, он побежал к ней, но, по мере приближения, палатка отодвигалась всё дальше. Неожиданно Ивана сковала смертельная дремота, он запнулся за свою ногу и оказался совсем рядом с палаткой, едва не упав на неё всем своим телом. Это место, как колпаком, было накрыто густым облаком, и брезентовый домик едва проглядывался сквозь пелену сбитого фокуса. Иван протёр глаза, протянул руку вперёд, и в тот же миг палатка растворилась в черноте ночи. Похолодев от ужаса, не воспринимая происходящее, он вернулся к костру, где увидел сидящую на бревне свою собственную сгорбленную фигуру. Иван вскинул руки к ночному небу и закричал что есть силы. Толстые вены вздулись, оплели горло надрывным узором, но из открытого рта не вырвалось ни звука.

Яркие звёзды сплелись небесным хороводом и закружились в бешеном танце. Иван с распростёртыми к небу руками медленно растворился, и теперь лишь одна сгорбленная фигура Ивана осталась сидеть у погасшего костра. Угли едва освещали искажённое болью лицо, оставался освещённым и маленький круг высоко в небе над его головой. Там, в самом центре чёрной пустоты, звёзды кружились быстрее и быстрее, сливаясь в неистовом вихре, пока не превратились в маленькие комочки пепла. Они медленно падали с небес, плавно опускались на голову, плечи, руки сгорбленного человека. Всё вокруг потонуло во мраке, и мрак был всем.

…Иван открыл глаза и увидел склонённую над костром спину сына. Попытки пошевелиться ни к чему не привели, глаза снова и снова закрывались. То проваливаясь, то пробуждаясь, он долго боролся со сном и, наконец, огромным усилием воли смог раскрыть рот:

– Сынок, тебе не холодно?

– Нет, папа, мне хорошо, – тут же отозвался Петя.

– Точно хорошо?

Петя не обернулся:

– Точно. Лучше всех!

Иван еле ворочал языком:

– Молодец. Подложи дрова в костёр, пожалуйста, я что-то немного устал…

Ветка ярко вспыхнула, осветив полулежащего у берёзы человека. Голова и плечи Ивана были прислонены к дереву, дрожащие веки говорили о тревожном сне, а рука крепко обнимала прикрытый краем полотенца рюкзак. Губы едва заметно дрогнули и растянулись в подобии улыбки:

– Молодец, сынок… Спасибо тебе, братан. Как хорошо-то стало. Спасибо! – Иван провалился в глубокий сон и полностью потерял себя.

…Родители, склонившиеся над неподвижно лежащим сыном, не обращают внимания на пищащие, скрипящие, издающие громкие неприятные звуки приборы. Они сосредоточенно разминают Пете руки и ноги, массируют, смазывают кремами родное любимое тело. Глубокая кома. Иван положил руку сына на место и привычным движением взял его ногу. Хорошенько растерев, согнул-разогнул коленный сустав и взялся вращать ступню.

Неожиданно и отчётливо он услышал голос:

– Папа, ещё не время!

Иван посмотрел на неподвижное лицо сына, взглянул на заплаканную жену, которая продолжала массировать Петю со своей стороны.

Голос настойчиво повторил:

– Ещё не время!

– Что не время? – Иван снова посмотрел на жену. – Ты слышала, Петя сказал: «Не время!»

Света молча продолжала своё дело, как будто совсем не слышала вопроса. Палата реанимации дрогнула и начала исчезать, приобретая зеленоватый оттенок. Растерянный Иван крутил головой во все стороны:

– Да что не время-то?

– Спать не время! – строгий голос сына звенел в пустеющем пространстве.

Предметы и сами стены палаты искривлялись, обретая непривычные формы. Картина меняющегося мира дрожала, чудесным образом переплетаясь с картинками прошлого.

Вот счастливое семейство бежит по васильковому полю, они смеются, падают, кувыркаются, купаются в синем цвете. А вот Петя, как всегда, скрестив ноги, сидит на траве и сосредоточенно плетёт венок для сестры:

– Сашуха, ну-ка дай примерить!

Саша подставила голову:

– В самый раз! А я тебе и маме уже сплела!

Иван шутливо надул губы:

– А мне кто сплетёт?

– Я сплету, чурики, я сплету, – радостно затараторил Петя.

Непонятно откуда появилась кровать с лежащим на ней сыном. Рядом с кроватью прошёл нарисованный слон. Остановился, посмотрел на Ивана добрыми глазами и улыбнулся:

– Пора просыпаться, засоня, – затрубил и прошёл через белую стену.

Иван упорно продолжал массировать пальчики на неподвижной ноге сына, когда очень громкий шёпот заставил его вздрогнуть. Как будто Петя сложил ладошки рупором и громко шепнул в самое ухо отца:

– Папа, вставай!

Робкий рассвет вычертил сонную лесную опушку и потухший костёр – картина просыпающейся жизни медленно проявлялась на осенней палитре мироздания. Первые лучи солнца, осторожно пробиваясь сквозь поредевшие кроны, нежно заигрывали с плотным миром. Иван неподвижно полулежал, используя ветки как матрас, а ствол берёзы – как удобную подушку. Ничто не в состоянии помешать сну смертельно усталого человека, но он вздрогнул и поморщился. «Папа, вставай!» – зашуршали кроны деревьев и осыпали лицо спящего пожелтевшей листвой.