Александр Рогачев - Спи

– А что же по вопросам оплаты? – спросил крайний правый ни то мужчина, ни то паренек-аспирант.

– Мне плевать, вот совершенно, хотите верьте, хотите нет. Для меня главное место и обстоятельства. Вы ведь будете завозить продовольствие или это будет моей проблемой?

– Уверяю, что без еды мы вас не оставим, – заключила женщина, – теперь позволите нам немного посовещаться, чтобы принять более осознанное решение?

– Да, конечно, – отвечаю я и направляюсь к выходу, снова чувствую прохладу металлической ручки и оказываюсь снаружи.

Странное ощущение, мне казалось, что я вышел точно, как и другие, отпущенный ни с чем, но после меня, в кабинет не звали других кандидатов и в коридоре нарастало небольшое напряжение, созданное просидевшими тут не один час мужчинами.

В воздухе висело настолько натянутое молчание, что казалось, можно было нащупать рукой струну, натянутую в пространстве. Никто ничего и не собирался говорить, все присутствующие прекрасно понимали свое положение, ждали, когда их всех отправят домой.

Я не торопясь, короткими шагами, направился к выходу, пронзаемый десятком ядовитых взглядов, так и желающих мне оступиться. Дверь спасительно скрипит, выпуская меня на улицу, где я уже могу вдохнуть полной грудью.

– Получилось, – все, что я могу сказать вслух, находясь под большим впечатлением от произошедшего.

Теперь моя мечта исполнится, я увижу море. Как там говорили? На небесах только и говорят, что о море. Я их прекрасно понимаю, сбежать от всех мыслей и проблем, от болезненных триггеров, пробуждающих не самые приятные ассоциации и эмоции.

Это я о чем? Совсем не рассказал. Я одинок. Не в том смысле, что мне не довелось встретить свою единственную на жизнь любовь или зацепиться душами с лучшим другом, который всегда готов приехать, как только у меня появятся проблемы или банальный упадок настроения. Совсем нет, не угадали. Внесем немного ясности: мне уже скоро сорок, у меня была семья и ребенок, были друзья, но это все в прошлом. История длинная и не самая красивая, я бы даже сказал – неприятная. Хоть я для себя и не могу сказать, что в то время было гораздо лучше, было так же, только вокруг меня были люди. Сейчас я один, как уже упоминалось, уже год, как вышел из психиатрической клиники с бумагой, на которой черным по белому было написано, что я здоров. Конечно, если не было никаких отклонений, то и вылечить не составит труда. Чертовы идиоты.

Да, меня упекли в дурку не просто так. Я был совершенно здоров и адекватен, как все исправно платил налог и продлевал страховку на автомобиль. Изредка писал короткие статьи в немодный журнал, где у меня была собственная колонка авторского письма. Денег со статей хватало и никто не жаловался. О чем же я писал, уже практически и не помню, все эти таблетки совершенно испортили мою память, затуманив прошлое, как взлетную полосу, и теперь с нее не разрешают взлет чартеров.

Точно! Последний мой текст тесно касался чего-то серьезного, чего-то такого, о чем не каждый решится написать, тем более уж в юмористическом ключе, чтобы сбавить градус накала от серьезных дядек в пиджаках, переживающих только за собственные миллионы и имидж. От них часто слышалась фраза: «Извинись», будто бы их кто-то обижал в песочнице, а кинуть песок в лицо обидчика не получалось.

Опустим детали наших умственных перестрелок, хоть и будем помнить тот факт, что мои куличики оказались прочнее разваливающегося каркаса песочницы, покрытого свежей краской, и рядом стоящей таблички с датой начала и окончания ремонта. Фактом остается только то, что я попал под программу запрета слишком крепких куличиков, о чем свидетельствовала бумага, оставленная в моем почтовом ящике спустя неделю после начала событий. Бежать смысла не было, бросать семью я не хотел, но они ушли сами, даже не предупредив меня заранее. Просто исчезли с поля зрения, пропали, вместе с вещами, в квартире лежали только мои скромные пожитки, без единого следа пребывания кого-то еще. Стоит ли говорить, что искать я их не стал, потому что точно так же мог испариться из собственного жилища, без надежды на возвращение.

Сегодня я сажусь на корабль, который увезет меня на мой маленький личный остров с маяком и запасом еды. Ржавая шхуна покачивается на прибрежных волнах, ударяя маленьким якорем о собственный борт. На палубе стоял капитан, следивший за правильностью укладки рыболовных сетей в трюме. Это был мужчина примерно пятидесяти лет, в темно синей форме капитана, которую он использовал как рабочую одежду, так как она была вся в больших пятнах от рыбы и морской тины. Он приветливо помахал мне рукой и указал на узкий деревянный трап, мол: «Поднимайся, скоро отплытие.» Я не заставил долго себя ждать и даже успел помочь матросам закатить пару бочек с пресной водой, которые к этому времени подвез пыхтящий грузовик.

Капитан сильно интересовался программой, устроенной Atlantis’ом, но я не мог многого ему рассказать, потому что сам не стал уточнять особых подробностей. Мне хватало только факта уединения вдали от цивилизации, моря и армейского сух пайка в количестве семисот штук. Да, я мог есть шоколад два раза в день и не заботиться о своей фигуре, ибо на нее некому было бы смотреть и, упирая руки в боки, возмущаться по поводу моей телесной запущенности.

Немаловажный факт: связь с сушей не предусматривалась, но всегда оставалась возможность заявить о себе с помощью сигнальной ракеты, которую заметила бы береговая охрана и сразу же отправила ко мне спасательный катер. Это не заняло бы много времени потому что сам маяк находился всего в двадцати пяти километрах от города, то есть катер поспел бы к тому моменту, как сигнальная ракета в небе упала бы в воду, окончательно погаснув.

– Море сегодня прекрасно, – говорит капитан и облокачивается на бортик.

– Идеальное, чтобы остаться на одиноком острове и взобраться на верхотуру, – отвечаю я.

Капитан громко вздыхает и плюет за борт.

– Я когда-то тоже хотел так, – говорит он, – осесть в круглой комнате, включить постоянно шипящее радио и наслаждаться одиночеством и пустотой в окружающем мире.

– От чего так?

– Не хотелось видеть и слышать людей вокруг, – капитан разворачивается и опирается на бортик спиной. – Молодой был, шел бунтовать, бежал от родителей, проблем и обязанностей. Чем же маяк не идеальное место для такого человека?

Я молча киваю, соглашаясь. Море за бортом шепчет мне, что мой выбор сделан правильно, и стихия всегда будет со мной рядом, как я и хотел. Волны мягко бьются о борт, отскакивают и рассыпаются белой пеной. Их жизнь настолько коротка, что сложно сравнить ее с человеческой, но я уверен, что она не менее яркая и захватывающая.