Эдуард Овечкин - Акулы из стали. 5 в 1

– А как вам, – кричит издалека, – удалось у него ватник тот забрать исторически ценный? Всей вахтой небось с ним бились?

Поднимаются на борт все трое. Старпом впереди – перед женщинами извиняется, мол, по уставу так полагается, видите, меня же дежурный по кораблю встречает. Он маленький, я высокий, поэтому докладываю ему метров с трёх, ну чтоб сразу же наповал женщин не сразить своей красотой, а ему пару шансов оставить. Пилотка у меня по традиции на левое ухо заломлена, к правой брови подношу ладонь так небрежно, щёлкая тапочками, и докладываю:

– Тащ капитан второго ранга! За время вашего отсутствия на борту никаких происшествий не случилось!

– Вольно! – по-отечески разрешает старпом. – Вот познакомься, Эдуард, это две оперные певицы из московской филармонии, давали концерт вместе с Валентиной Толкуновой. А что за штопор у тебя в левой руке?

Знакомимся. Опуская пикантные подробности про матроса и свалившегося за борт минёра, рассказываю историю про вино.

– Отлично, – потирает ладони старпом, – давай мне штопор, я как раз его командиру и передам. Ну, пойдёмте-с на борт.

– Сей Саныч, а ещё будет кто-нибудь? – уточняю у него.

– Эдуард! – радостно удивляется старпом. – Ну ты что, считать не умеешь? Нас с командиром двое, дам двое. Ну кто ещё будет?

Дамы хихикают и явно смущаются. Показал им винты, ракетные шахты и веду их к люку. Если вы не в курсе, то вход на подводную лодку – это такая вертикальная труба диаметром восемьдесят сантиметров в самом узком месте. Дамы смотрят вниз и удивляются, как они туда полезут, а если внизу кто-то подойдёт и они ему на голову свалятся?

– Не, – говорит старпом, – там внизу Эдуард будет стоять и всех от люка разгонять.

Падаю вниз. Сверху слышу, как охают дамы на предмет, не разбился ли я там, бедненький, но старпом их успокаивает тем, что у меня на тапочках подошва резиновая и ничего со мной не будет – я же при исполнении. Спустились. Посидели в центральном посту, посмотрели в перископ и понажимали на кнопочки, на которые им разрешили понажимать.

– Ладно, – подытожил старпом, – мы к командиру говорить за оперы пошли. Сауна готова?

– Всенепременно, – уверяю его.

О том, что в сауне уже помылось человек шесть, а двое так до сих пор там сидят, я решил промолчать – ну зачем старпому лишняя информация. Не свиньи, опять же, в бассейн потные не прыгаем.

Вот с этого момента судьба штопора мне уже точно не известна. Может, старпом в кармане его до сих пор носит. Вполне возможно.

А певицы оперные через час уехали. Ничего такого, что вы могли бы себе подумать, не было, да и быть не могло – подводная лодка не место для любви. Если это не роман Черкашина и эта любовь не к Родине. Родину, наоборот, любить положено непрерывно, пока на борту находишься. Любили когда-нибудь Родину непрерывно три месяца? А я любил.

Меня тут многие про кормёжку на подводных лодках спрашивают. Про всё в одном рассказе написать, конечно, сложно и практически невозможно. Например, как я ни буду описывать, вы всё равно не поймёте вкус еды, приготовленной на воде двойной дистилляции. Это просто невозможно понять. Когда лодка собирается в поход на два-три месяца, то еду на неё загружают несколько дней и распихивают, куда только можно. Особо ценную и скоропортящуюся – в специальные холодильные камеры, остальную – где найдут свободное место, то есть везде. Поэтому сегодня я расскажу вам одну историю про хлеб.

Хлеб на подводной лодке особенный. Его сначала выпекают, потом обезвоживают парами спирта в специальных камерах и упаковывают вакуумом в целлофановые упаковки. Из обычных нарезных батонов и «кирпичиков» чёрного получаются такие деревянные, отдающие спиртом поленца. Перед подачей его пилят, смачивают водой и греют в духовке. Скажу я вам, что такого вкусного хлеба, который в итоге получается, вы не пробовали нигде и никогда. Все ваши французские багеты «прямо из печи» просто отдыхают в сторонке.

Дело было в первой моей автономке. Недели через три мы как-то начали замечать, что порции хлеба на столах резко уменьшаются. На все гневные вопросы интендант Лёня делал вид, что очень занят, и срочно убегал. В итоге вообще однажды на столах мы с удивлением обнаружили полусырые бесформенные куски теста, гордо выдаваемые камбузными крысами за хлеб собственного приготовления. Естественно, командира попросили разобраться, что за херня творится.

Мизансцена такова: полдвенадцатого ночи. Вообще, конечно, время на подводной лодке вещь довольно относительная, но было именно так. В центральном посту командир за вахтенного офицера (спит в командирском кресле, положив нос в нагрудный карман), командир дивизиона живучести Антоныч (самый старый и опытный офицер на корабле: от матроса до капитана третьего ранга дослужился) за вахтенного механика и Эдуард – командир группы автоматики общекорабельных систем за оператора пульта общекорабельных систем. Всякие там штурмана, связисты и прочие бесполезные люди сидят по рубкам, хер знает чем занимаются и поэтому в действии участия не принимают.

Командир вызывает к себе интенданта Лёню на разборки. Лёня, весь такой красивый и с белым полотенцем на руке, прибегает со стаканом чая для командира.

– Лёня, – бубнит командир из кармана, – что за хуйня происходит?

– У нас всё нормально, тащ командир, – блестит слезой в голубом глазу Лёня. – Работаем по плану.

– По плану, – похрапывает командир, – это хорошо. Где хлеб, Лёня?

– Так эта, тащ командир… Он эта… Того, в общем-то. Кончился, – выдохнул Лёня.

Командир даже проснулся. Он посмотрел на Лёню маленькими красными глазками (они у всех подводников такие в первый месяц плавания) и тихонечко, почти шёпотом, спросил:

– Лёня, ты что, дебил?

Лёня даже открыл рот, чтобы что-то ответить, но не успел, так как вынужден был увернуться от брошенного в него стакана с чаем.

– Лёня, – уже громко говорил командир, – а чем мне двести человек кормить два месяца ещё?! Сиськой твоей?! Да если бы сейчас была война, я бы, блядь, тебя на кормовом ЭПРОНе [12] ЭПРОН – экспедиция подводных работ особого назначения. расстрелял при первом же всплытии!

– Пропади с глаз моих, нежить, – орал он Лёне в девятнадцатый отсек, через который тот бежал в седьмой на свой камбуз. – Антоныч, чё ты ржёшь?!

Антоныч с чувством глубокого уважения встал по стойке «смирно» и доложил:

– Сан Сергеич, да они его потеряли просто и найти не могут. Мы с Эдуардом сейчас сменимся и найдём им хлеб.

Эдуард, конечно, удивился. В его планах была потеря сознания хотя бы на пару часов в своей уютной кроватке, но Эдуард был ещё лейтенантом и в строгом табеле о рангах подводного флота права голоса не имел, хотя и сдал уже к тому времени первым из своего выпуска зачёт на допуск к самостоятельному управлению.