Юрий Михайлов - Холодное пламя Арктики

– Серёга, ты с кем тут бродишь, родственник, что ли? – спросил мужчина низенького роста, уже в годах, видимо, назначенный за старшего в гараже.

– Да, Степаныч, не волнуйся, это Саша, свой человек в Гаване…

– Какой Гаване? Что ты вечно горбатого лепишь… Идите скорее отсюда, не бродите, в такую ситуацию попадёте, не дай вам бог!

Сергей, видимо, вопреки инструкции, шёл впереди, постоянно оглядывался, уводил меня от вспомогательных и хозяйственных построек, остановился на аллее у красивых скамеек с гнутыми ножками и латунными подлокотниками, сказал:

– Вот, видели лоха? Влетит мне по первое число…

– Что-то серьёзное произошло, да? – Я не напирал голосом, не проявлял неумеренного любопытства, знал, что, сказав «А», человек должен сказать и «Б». И когда сел на скамейку, достал планшет и открыл его, услышал:

– Геннадия Фомича, главного инженера фирмы, вместе с сопровождающим его местным рыбаком нашли в сетях. Вроде бы за сёмгой пошли, и вот – затонули, запутавшись в сетке… Хотя они не первый год их ставили, профессионалы. Чудно всё выглядит, тем более случилось это накануне вашего приезда…

Я увидел, как вздрогнул Сергей, когда у него в руке защёлкала рация, услышал:

– Ответь первому… Где вы? Первый хочет видеть гостя.

– На аллее мы. Идём к корпусу, – сказал Сергей, приглашая меня подняться и следовать за ним.

– Оставайтесь там… Мы вас видим, ждите. – Рация умолкла, а по дорожке, выложенной красным битым кирпичом и вливающейся в аллею, шли три человека. Среди них я узнал Бобо Константиновича. Он был одет в серое японское трико с полосками, в бледно-жёлтую штормовку, на ногах – яркие, тёмно-бордового цвета, кроссовки.

– Привет, Саша! – бодрым голосом сказал Бобо. – А я думал, ты спишь… Мне сказали, что ты хотел меня видеть? Извини, был страшно занят… – Хозяин внимательно посмотрел на меня, умолк на полуслове. Мне показалось, он понял моё состояние, вернее, он понял, что я знаю о смерти на реке. – Медленно идите за нами, – сказал он охране, – так, чтобы не мешали разговаривать…

Минуту-вторую мы шли молча, он ждал, что первым заговорю я. Но я молчал. Видимо, на правах старшего, ответственного за братьев меньших, он сказал:

– Я понял, что ты знаешь о происшествии на реке… Не хотел тебя расстраивать. И так уже многого наговорил тебе, трудно всё это переварить с непривычки… Я понимаю, что попахивает пошлой мафией, но такова жизнь. Где деньги, там – смерть, они ходят рядом… Мы во всё этом разберёмся, поверь, это никак тебя не коснётся. Я за тебя обещал дедушке Коле, и я умею держать слово. Но я искал тебя по другому поводу: звонил Чесноков, помнишь, главврач из медцентра, он сказал, что Татьяну Васильевну, твою бабушку, ввели в искусственную кому и тебе надо поторопиться, чтобы застать её живой… – Он смотрел на меня с полуоткрытым ртом, не закончив фразы. Видимо, моё лицо выражало такую боль и такой страх, что он не смог больше вымолвить ни слова. Я достал телефон, набрал номер отца, но соединения не было. «Бабуля, милая моя, что ты делаешь с нами? Чёрт его дери, этого отца… – думал бессвязно, какими-то урывками и отрывками мыслей. – Ну что ты молчишь, пап? Что, как с бабушкой?» – Я готов был закричать, обозвать Бобо гнусными словами за то, что он втянул меня в эту грязищу. Наконец я понял, что ещё минута, и я опять, как когда-то при смерти Кати, начну истерить, биться в падучей, потеряю сознание.

Трое мужиков силой уложили меня на скамейку, телохранитель Бобо достал мини-фляжку, разжал мои губы и влил в рот несколько глотков спирта. Я кашлял, хватал ртом воздух, наконец пришёл в себя, стал соображать, что происходит со мной.

– Саша, успокойся, всё прошло, всё позади, приступа больше нет. – Тихий ровный голос Бобо полностью успокоил меня. – Ты сейчас отдохнёшь несколько часов, а потом как свободный от всех обязательств человек поедешь в аэропорт, тебя ребята посадят в самолёт, и ты полетишь домой. Увидишь бабушку Таню, отца, очень обрадуешь своих родных людей. Забудь об этой поездке, пусть она не снится тебе даже в самом страшном сне. Так, други мои, помогите ему встать, идите в номер и напоите его крепким чаем с мёдом. Утро вечера мудренее.

* * *

На высокой железной коляске, прямо напротив моего корпуса, лежал человек, закрытый белой простынёй, готовый к погрузке в карету скорой помощи. Его руки были заведены поверх простыни на грудь. Они не падали, видимо, их связали верёвкой. У санитаров заели полозья, они никак не могли втащить труп в машину, чертыхались, тихо переругиваясь между собой. Майор в тёмно-синей форме буквально заорал:

– Ну что за чёрт! Вы погрузите тело или ума не хватает?

Санитары плюнули на полозья, втащили коляску внутрь машины, дверцы захлопнулись, скорая с места рванула к хозпостройкам, где был запасной выезд с территории базы.

Как же легко я вздохнул, когда уселся в кресло салона самолёта, хотя и в последнем ряду, рядом с туалетом. «Неужели я снова один? И больше не увижу физиономии предов-зампредов, банкиров-шманкиров, таинственных охранников и их не менее таинственных хозяев…» – но думы мои были невесёлые. С одной стороны, из головы не выходила баба Таня, её состояние, тревога и ожидание большого неотступного горя. Она, конечно, все эти годы была мне и мамой, и отцом, и врачом, и святым духом. Это она вытащила меня из больницы, выходила, вернула к нормальной жизни, не разрешила ехать на учёбу за границу, хотя Бобо Константинович настаивал, а я послушал бабушку и спокойно поступил на бюджетное отделение юрфака.

Мы жили с ней нормальной жизнью студента со стипендией и пенсионерки с пенсией. Скажу честно: мы даже далеко не всегда тратили деньги, которые ежемесячно набегали мне по процентам с банковского счёта, если не надо было покупать, например, что-то из мебели, зимней одежды или обуви. Отец с подачи моей мамы раз или два «подъезжал» с просьбой одолжить денег (считай, без возврата, как открытым текстом сказала баба Таня), но натыкался на глухую оборону уже своей мамы, уходил ни с чем. «Надо уметь жить по средствам, – говорила бабушка, – если не умеешь зарабатывать деньги…» Конечно, я постоянно выручал отца, незаметно для посторонних вкладывал в его карманы пять-десять тысяч рублей, говоря, что это – из НЗ некурящих и непьющих родственников. Он намёка не понимал, с лёгкостью брал деньги, и это его нисколько не смущало.

С другой стороны, я всё сильнее чувствовал недоверие к тому, чем занимался Бобо Константинович, стал с осторожностью относиться к информации о его жизни, делах и бизнесе. Имя Доброволина ни разу не упоминалось в списках богатых людей, хотя я уже точно знал, что он владеет частными нефтегазовыми компаниями с капиталом не менее пяти миллиардов долларов. Отдельный бизнес – интернет, телевидение, радио, издательства. Но он делал вид, что к нему это не имеет никакого отношения, а руководитель медиаблока даже не входил в совет директоров и правление холдинга. Но как-то я был в его кабинете, он включил телевизор, стал слушать самого модного и дорогого по гонорарам ведущего. И вдруг тихо, как бы себе под нос, пробурчал: