Григорий Громской - Осуждение и отчуждение

Девушка отвернулась от зеркала. От такого зрелища её чуть было не вывернуло. Этой ночью она выглядела хуже прежнего. Хуже, чем вчера, а уж тем более позавчера.

«Что же я с собой делаю? Дура! Дура!».

Ранимовой стало стыдно и страшно. Её волновало, как она через несколько дней с таким видом пойдёт на работу. Но ещё больше тревожило то, что ей придётся как-то отвечать, как-то оправдываться и, не краснея, врать, если, вдруг, кто-нибудь спросит об этом бледном лице и этих фиолетовых синяках.

Её окутал стыд. Она раскраснелась перед зеркалом, её щёки от прилившейся крови начало покалывать. Девушка ещё раз умылась, думая, что холодная вода собьёт эту температуру, и вышла из ванной комнаты.

Снова очутившись в тусклом коридоре, Ранимова, немного поразмыслив, решила зайти на кухню. Когда дверь отворилась, весь коридор наполнился лунным светом. Пройдя по грязной холодной плитке, она окинула взглядом всю кухню. Прямо напротив двери стоял деревянный столик с липкой узорчатой скатертью. Рядом с ним было три стула. В раковине, в стопку, лежала невымытая посуда.

Девушка прошла к подоконнику. Её головы коснулся белоснежный тюль, который она смахнула дрожащей рукой. Она подошла к орхидее. Ранимова нежно провела девичьим пальчиком по белому лепестку красивейшего растения. Грунт в прозрачном горшке был мокрым: девушка заботилась об этом цветке так, как никогда не заботилась о себе. Она протирала каждый листочек, осматривала каждый бутон, включала переливающуюся классическую музыку. По пришествии рассвета, когда сон только успевает покинуть её душу, девушка сразу переставляет цветок с подоконника на холодильник, куда не проникают прямые солнечные лучи, а после заката снова ставит на подоконник. Ранимова однажды заметила, что орхидея словно расцветает при безмолвном и дивном свете Луны. Свои белые лепестки, покрытые большими и мелкими фиолетовыми пятнами, она будто выпрямляла и тянула к звёздному безграничному полю. Никогда этот цветок ещё не выглядел таким прекрасным и загадочным в обычной непроглядной ночной мгле иль при тёплом дневном свете.

Ранимова поставила локти на подоконник и прижала к щекам ладони.

За окном безмолвствовал сонный городок. Окна многоэтажных зданий не горели ночными огнями, они спали, хотя среди них и были те единицы, которые в столь поздний час продолжали озарять да украшать мрачные строения. Девушка приоткрыла форточку. На кухню тотчас проникла мистическая ночная тишина. Эта завораживающая тишь заставляла дышать по-новому. Хотелось выйти на безлюдные улицы и идти, идти куда-нибудь вдаль, до наступления рассвета, ведь утром всё уже будет совсем по-другому.

Ранимова обратилась к орхидее:

– Эх, что со мной происходит?.. Причём сужу строго не других, а себя. Себя, за свой же поступок. Почему я так бездумно поступила? Неужели я заслужила всего этого? Но, хотя, кто ж знал, что так всё ужасно обернётся? Кто же знал, что я смогу на такое решиться? На такой грех… Я всю жизнь была слабой, слабой и нерешительной. А тут… – она замолкла, тяжело вздохнув и оторвав взгляд от сонного городского пейзажа, и вместо этого вонзив его в благоухающую орхидею, – зачем же я будущего ребёнка убила? Лучше бы вы́носила его и родила. На аборт вдруг решилась! По собственной воле! Ладно бы кто-то заставил, хотя, что я говорю?.. Думала, что не смогу прокормить его и воспитать сама… другие же воспитывают! – тут она медленно начала рвать на голове волосы, ядовито осуждая себя. – Я, я убила человека!.. Человек я после этого? А что другие скажут? Хотя смысл мне о других говорить, раз даже врач на меня вредно посматривает. Что ещё от них ожидать?.. Цветок ты мой любимый. Ты единственный меня успокаиваешь. Единственное ты моё золото. Только тебе я могу любовь свою отдать. Никому больше!.. Но раньше и не только тебе… нет! Нет! Не хочу вспоминать ничего и никого! Хватит…

Ранимова снова уставилась на ночной пейзаж.

– Цветочек , прости меня. Пожалуйста. – Шептала она орхидее, которой словно жалко стало эту девушку: краски лепестков будто чуть посерели да сникли. – Ладно, попытаюсь снова уснуть. Что-то меня в сон клонить начало. С чего бы это вдруг? Спокойной ночи.

Она напоследок ещё раз нежно провела пальчиком по листочкам орхидеи, и затем вышла из кухни, и прошла в спальню. Ранимова, идя к своей постели, наступила на несколько салфеток, разбросанных по полу. Девушка укуталась в одеяло, и в скором времени сон взял своё, хоть и через два дня бессонницы.

Громыхающая буря. Высокий обрыв. Она стояла на краю пропасти, на дне которой кричала толпа обезумевших людей. С этого места открывался устрашающий пейзаж грозового шторма: вдалеке бешено и грозно бегали по морю смерчи, один из которых уже был не так далеко от обрыва и навевал чувство отчаяния и ощущение предначертанности, неизбежности. Сердце колотилось, всё тело дрожало, глаза бегали. Она смотрела на огромнейшую толпу безумцев, что стояла внизу и подзывала её к себе. Тут девушка отшатнулась назад и пала на землю. Ноги подкашивались – обрыв был слишком высок. Девушка ощутила под руками мягкую траву. За её волосы цеплялись сорванные с деревьев бурным ветром листья. Она услыхала крики за своей спиной. Казалось, что они были обращены ей. Девушка обернулась и увидела вдалеке небольшую группу людей, которые говорили ей уходить от пропасти и бежать к ним. Тут она глянула вниз да затем снова назад. На дне человеческих силуэтов было примерно в десять раз больше. «Кто все они?». Она смогла узнать как в пропасти, так и на равнине, контуры родных лиц. Внезапно её взор пал на смерч, который за это короткое время успел очень близко подкрасться. «Одни мне говорят прыгать, а другие зовут к себе! Кто они? Надо ли мне выбирать к кому идти? Смерч унесёт, если я так и продолжу здесь стоять!». Только она делает шаг в сторону той небольшой группы, что стояла на равнине, как вдруг из пропасти в них градом полетели стрелы. Все пали, взвывая от боли, на колени, но вскоре всё же с большими усилиями встали. Внезапно девушка замечает, что вся её спина оказывается укрытой этими ядовитыми стрелами. Её бросает в жар и охватывает ужас. Но тут приходит мысль, и Мария Ранимова решает, куда ей ступать. Нет, она не кидается в обрыв и не бежит к добрым голосам, она не шагает даже навстречу к смерчу; вместо этого она устремляется бегом в густой лес, который всё это время располагался неподалёку от неё. Надвигающийся смерч чуть было не захватывает девушку, но когда он подходит к высоким и величественным деревьям, то тут же меняет своё направление. Девушка спотыкается в густых зарослях и падает. Сквозь непроглядные сплетения веток и листьев является свет. Внутри появляется чувство свободы и сладостного счастья.