Нина Мухина - Сборник рассказов

Это была последняя встреча. Мне позвонила дочь и скомандовала мне ехать домой – завтра утром мы едем в Дивеево.

Возможно, если б ты поехал с нами, не случилось бы то, что случилось. В то время, когда я стояла в толпе народа, проходила по канавке, окуналась в святой источник, ты косил траву на своём участке. Разгоряченный, попил воды из скважины. К вечеру поднялась температура. Успел добраться до дома и наговорить родным «если что», пока была 41,5. На мой звонок ответил твой сын: «Он в реанимации – воспаление лёгких. В понедельник сделают рентген». С утра звоню: «Спала ли температура? Как рентген?» А сын: «После химии организм ослаб. Он умер». Во мне будто оборвалось все». Ты боялся, что небедные родственники твоей покойной жены узнают обо мне и отвергнут тебя. Но теперь – то всё равно. Они на моё смелое появление с охапкой цветов и участие в похоронах сказали: «Вы нам так понравились, что мы хотим продолжить знакомство».

Моё горе велико. Не зарубка на сердце, а кровоточащая рана. Что это? «Чем меньше женщину мы любим?”… То же с мужчиной. А Мудрость успокаивала: «Нельзя так убиваться. Смотри – похудела на 10 килограмм. Вы были просто любовники, два одиночества». Нет. Ты был (увы, был) самым дорогим, желанным. Когда было плохо, шутил: «Ладно, хоть не убили» восхищал своим искусством мастера-универсала, приподнимал меня на высоту богини, вселял веру в то, что «всё будет хорошо». Так и буду жить, как будто ты рядом. Ведь недолгой будет наша разлука.

Ирина ковыляла по лесу. На спине рюкзак, на плече сумка, в руках корзинка и ведро.

Выскочила на дорогу там, где кончается асфальт. Кончался-то он для идущих с поезда, а для идущих на станцию он только начинался.

До электрички оставалось 15 минут.

По дороге ехала иномарка, она остановилась около Ирины. Немолодой мужчина открыл дверцу и строго скомандовал: «Садись». Женщина опешила: – Я боюсь испачкать машину.

– Я сказал: садись (еще строже).

Горемыка разместила свою поклажу, влезла в машину. Быстро доехали до станции. Остановились. Ирина повернулась к нему. А он опять ошарашил ее: «Почему у тебя лицо в воде?»

– В слезах. Безутешное горе мое: умер муж. Не уберегла. Надо было бросить и работу, и огород, а его спасать. А я рвалась и туда, и сюда. Никогда не прощу себе этого.

– Вот оно – одиночество. Нет у него ни имени, ни отчества, – задумчиво сказал он. – Не терзай себя.

Мужчина салфеткой прошелся по щекам Ирины. Она растерянно смотрела на него.

– Когда, пани, еще поедешь с город?

– В воскресенье.

– Я тоже поеду. Довезу тебя. Значит, на том же месте, в тот же час? Где кончается асфальт.

Она согласно кивнула.

Загорелся зеленый семафор. Ирина вскочила, схватила груз, крикнула «Спасибо» и побежала на платформу. Он догнал, взял корзинку и ведро, помог забраться в электричку.

В электричке она садилась на второе сиденье спиной к народу. Никого не хотела видеть и слышать. Сидя на своем месте, она еще раз провела по щеке рукой и почувствовала тепло и умиротворение. За последний год она забыла, чтоб кто-нибудь заботился о ней, сказал бы доброе слово. Слышала от его родных осуждение и упреки. А сосед так и сказал: «Эх, какого мужика схоронили!». А сейчас она подумала: «Добрый человек, спасибо. Буду за тебя молиться как за своих родных». Но почему сразу на «ты»? Для него она уже давно была на «ты». Он, проезжая по дороге, много раз наблюдал за ней, спешащей на станцию со своими сумками и корзинами. За ней, пошатываясь, уставясь в землю, шагал муж. Она оборачивалась, торопила его. Последний год ходила одна. Чем привлекла? Нарядная. Как оказалось, за дочерью донашивала. А все благодаря формам, красивой фигурке. Ее ровесницы, «тетехи» толстомясые, выглядели намного старше.

Он проводил взглядом электричку, сидел в машине.

– Зачем ей так надрываться на этой бесплодной земле? Местные бабы про садоводов сердито говорили: «Вон садисты идут». Вот и она «ушла в землю», превратила себя в лошадь, значит, ничто другое ее не волнует. Хотя нет. Вот стоит около сиденья скромный, но красивый букет. Она забыла его в машине.

– Ты тронула меня, засушу цветок. И очень хочу тебя снова увидеть.

В назначенный день и час она выбралась на дорогу из леса. Он подъехал чуть раньше. Вышел из машины, подошел, поздоровались, он погрузил ее вещи в багажник. Ирина села рядом, стала пристегивать ремень.

– Ну как поживает твой депресняк?

– Вроде немного ослабел («Синдром выходного дня» отменила). А в молодости у тебя вихрастый чуб?

– Нет. Такой же ежик, только не седой. А что?

– Тебе бы форму, фуражку и нагайку в руку.

– Зачем?

– Похож на казака. Упрямый строгий взгляд, сложен крепко, усы.

– А у меня и фамилия Казаков.

– Значит, поройся в родословной.

– Спрошу у своих. Я ведь младший. Ни революции, ни войны не помню. А ты будешь Аксинья, да?

– Ни по возрасту, ни по внешности не подхожу.

– Еще как подходишь! Прямо так и пышешь: молодая, озорная, поворотливая.

Она с задором посмотрела, улыбнулась:

– Спасибо за комплимент.

Машина тронулась и покатила по шоссе. У моста уже не было большой пробки – сезон заканчивался. А Вадиму хотелось побольше узнать о ней, и обязательно «перекинуть мостик» для следующей встречи. Оказалось, что ей опять придется ехать на дачу: надо закрыть скважину, но перед этим отрезать трубу, она выпирала из-под крышки.

– Я тебе помогу, я буду здесь, встречу тебя на платформе. Только приезжай на первой электричке, чтобы все успеть.

Он сказал, делая ударение на «все».

– Я тоже помогу тебе.

– Хорошо.

В городе, когда подъехали к ее подъезду, она спросила: «Поднимешься к нам? В обморок не падай – у нас не квартира, а фабрика – заготовочная. Заранее извини.

– Что ты как девчонка стесняешься?

– Не знаешь ты моей жизни. Муж был болезненно ревнивый. Боже упаси, если кто-то посмотрит на меня, потом упреков не оберешься: «Ты его знаешь, ты с ним встречаешься, ты с ним…» Надень, Ира, черну шаль и ходи внахмурочку. Куда ни ездила, где ни была – ни разу ему не изменила. Зато он всю молодость блудил. Если на прополку поедет – в субботу не жди, только в воскресенье к вечеру. Или скажет, что едет в отпуск в деревню, а сам в «Лесной курорт».

– А ты его жалеешь.

– Жалею, он у матери «поскребыш», силенок-то не столько, сколько у старших. Настроил сколько! Другому бы на три жизни хватило. «Зеленый змий» мешал. Без этого он ни одного дня жить не мог, и меня втягивал. Отвлекала чем могла: стройкой, деревней, даже упрашивала его в народном хоре петь, у него был хороший слух и голос, не согласился. Ой, заговорила тебя. Торопишься. Значит, до среды?

– Да. И не пасуй перед тетками. Мы ничего плохого не делаем.