Оксана Алексеева - О Нём

Псалтырь Гл.68 Ст.21 «Поношение сокрушило сердце мое, и я изнемог, ждал сострадания, но нет его, утешителей, но не нахожу».

Иов Гл.6 Ст.23 «и избавьте меня от руки врага, и от руки мучителей

выкупите меня?»

_______

Шёл девяносто третий год. У отца родился новый сын, и он совсем перестал давать нам денег. Мама устроилась на работу, но скоро её потеряла. Фирмы открывались и закрывались, так же внезапно, как и росли цены. Бывшая коллега матери тетя Роза приходила её жалеть и лечить израненную душу водкой. Маме становилось легче, она веселела. И казалось, что вот сейчас её, наконец, отпустит эта горечь и обида, что она сможет жить дальше и увидит, что на нее смотрят испуганные дети. Что в холодильнике ничего нет, а соседи перестали с нами здороваться, опасаясь, что снова будем просить в долг. Но следом за радостью и праздником приходило похмелье и злость – на всех. И мама снова начинала кричать и плакать, выть и проклинать. Всех. Отца, нас… В квартире стало пахнуть перегаром, пропадать вещи. Мать лежала на обгаженном диване, в блевотине, а мы узнали новое слово – запой.

Всё это происходило во время учебного года, параллельно с тем, что продолжалось в школе. Именно так я теперь и представляю ад, потому что хуже мне было в жизни только один раз. Кто-то наверняка спросит – а как же Господь мог такое допустить? Или – а где же Бог? Все это время Он был рядом. Да, да! Смело могу сказать одно – если бы я не прошла этот период, если бы всего этого не было в моей жизни, если бы родители не развелись, не было моей болезни и мать продолжала меня любить…

Уверена, что не познакомилась бы никогда с Ним. Моё сердце не было бы так сокрушено и готово к Его Любви. Я бы так сильно не нуждалась в Нём. В Библии сказано «…блаженные нищие духом». Я вижу в этом свой сокрушённый дух, который дает место в сердце Духу Святому. Но как показывает жизнь, чтобы познать Божью силу, нужно испытать свою слабость.

_______

Мне шестнадцать. Близких подруг нет. Родители одноклассниц на

официальном уровне запретили со мной дружить. Мать – алкашка. Дома – бесконечные попойки и пьяные мужики. А это клеймо уже невыводимо.

Мать частенько закрывается на ключ изнутри и засыпает мертвецки пьяным сном. Мне приходится ночевать в подъезде. И я понимаю, что никому в этом мире не нужна. Ни матери, которая окончательно забыла, что у неё есть дети, ни отцу, который строил новую жизнь с новой семьёй. Ни бабушкам, которые единодушно отказались забрать нас к себе и дружно сказали: «У вас есть мать, пусть она вас кормит!». Но у тёти Розы, которая стала близкой подругой и собутыльницей мамы, есть двадцатичетырёхлетняя разведённая дочь Ирина, она часто приходит к нам. И пока наши матери заняты, она и покормит меня, и поболтает о том о сём. В основном, о своих похождениях.

Ирина очень любила мужчин и очень не любила сидеть дома одна. Как-то она рассказала мне, что в восьмилетнем возрасте её изнасиловали. Это было во время летних каникул в деревне. Какой-то мужик затащил её к себе домой, привязал к столу на веранде и насиловал до ночи. Она приходила в себя и снова теряла сознание. Ночью её нашли. Деревенские мужики «проучили» хорошенько проказника. В милицию, конечно, никто не пошёл – стыдно…

Матери тоже не сразу сказали. С тех пор Ирину все хотели. Об этом она заявила с гордостью. Потом рассказала про учителя физкультуры, который имел её на батутах, потом про одноклассников, одноклубников.… И вообще, по её словам, стоит ей выйти ночью на улицу, как она сразу оказывается в чьей-то машине.

– А зачем выходить ночью на улицу? – недоумённо спрашивала я.

Ирина восклицала возмущённо:

– Я свободная женщина!

Эта история меня потрясла. Сначала мне было жаль девушку, потом я стала ею восхищаться. В любой ситуации она отвечала: «А мне пофиг!». Как бы я хотела тоже быть свободной и чтобы мне тоже было пофиг. Чтобы мне было всё равно. Чтобы я перестала рыдать, запершись в своей комнате и уткнувшись лицом в стену, за которой какие-то очередные алкаши, принесшие водку, трахают мою мать. Чтобы я перестала чувствовать эти боль и стыд. Потому что основное, что я чувствовала в этот период – нестерпимый, непрекращающийся, разъедающий СТЫД. Мне было стыдно за всё – за мать, за отца, за то, как я живу, за то, что со мной происходит, за то, что я вообще родилась. Именно в это время мне стали сниться сны. Не просто яркие картинки, что приходят во время глубокой фазы сна, а чёткие, запоминающиеся видения из тех, что я помню до сих пор. Я не понимала их тогда, но все они, кроме одного, сбылись. И тот сон не сбылся, cлава Богу, потому что я вняла предупреждению и хранила его в своём сердце. Ещё не зная, что Господь со мной пытается говорить таким образом и не понимая языка своих образов, чувствовала, что это не от меня и не моим разумом порождено.

Помню сон, в котором я видела гигантского мохнатого паука, плетущего вокруг меня такую же огромную паутину…

Видела большую черную и очень тощую грязную собаку, которая копалась в большой помойной куче…

С Ириной нас связывали всё более крепкие отношения. Было уже лето, и мы ходили купаться, гуляли по городу днём. А ночью она уходила на свои приключения.

Сейчас я понимаю, что враг через неё совращал меня. Я была очень наивна и инфантильна. Об отношениях я знала только из дешёвых романчиков в мягкой обложке. Я никогда не дружила ни с одним мальчиком, а видела от них только травлю и насмешки. Совершенно не умела общаться, и если со мной кто-то пытался заговорить, впадала в ступор. У меня не было юности и плавного взросления. Прямиком из детства меня окунули во взрослую жизнь.

Итак, я старалась как можно реже появляться дома: ночевала то у Ирины, то у бабушки по отцу, которая, хоть и не хотела оставить у себя, но иногда подкармливала. Несколько раз оставалась у одной одноклассницы, пока и её мама не запретила меня приводить. В основном, я просто запиралась в своей комнате, с открытой настежь форточкой, чтобы не задыхаться от выкуренных за стенкой сигарет и перегара. Иногда мама приходила в себя.

Ещё молодой организм отказывался принимать алкоголь и исторгал из себя всё выпитое. Её трясло. Она блевала и поносила и, наконец, могла выйти из запоя. Потом она плакала и просила прощения. Я радовалась и прощала.

Варила ей остатки манки на воде, потому что больше ничего не было. Она много спала, мылась и убиралась в квартире. И вот, свежая и накрашенная, она шла искать работу. Чаще находила. Маляр, штукатур, кондуктор, кладовщик, и даже бухгалтер и преподаватель.… Работать она умела. Не умела только жить. Первая зарплата. Наконец что-то появлялось на столе.

Можно и побаловать себя, немного расслабиться, «обмыть»… И всё начиналось по новой. Запой. Снова «попросили» с работы по собственному. Снова колесо закрутилось. Опять какие-то женщины и мужчины кричат матом на кухне, и пьют, и скрипит диван.… А я снова боюсь выйти из комнаты. Я словно в плену. И нет выхода… Я звоню отцу, плачу. Он уже забрал брата к себе. Но для меня там нет места… Его голос, злой и раздраженный: « … Я же предлагал разменять квартиру!» Молчу, потому что знаю – если сейчас он разменяет нашу квартиру, маму поселят в коммунальную комнату. Отец переедет со своей новой семьёй в однокомнатную. А мы с братом?! Что будет с нами? Я поняла – теперь каждый сам за себя. Каждый выживает по отдельности… Больше мы не одна семья. Это было горькое осознание. Я не помню, что я ела. Я вообще не понимаю, как я тогда выживала.