Array Сборник - Назад в СССР

День обещал быть солнечным. Всё в природе оживало, радовалось приходу весны. Солнышко припекало уже почти по-летнему. С утра весь личный состав гарнизона, освобождённый от плановых занятий, кроме караульных, был брошен на уборку территории. На майские праздники ожидали приезд высокого начальства из штаба Восточного пограничного округа с проверкой и награждениями. По этой причине всё везде тщательно подметали, мыли, скребли, подкрашивали, наводили марафет в казармах.

Показуха – скверное явление в армии и ничем её, видать, уже не вытравишь! Приукрасить, бросить пыль в глаза, выслужиться перед начальством, эксплуатируя дешёвую солдатскую рабсилу, горазды были офицеры во все времена – и в царские, и в советские, и в нынешние. Один из самых консервативных государственных институтов – армия – тяжело расстаётся с пагубными привычками, не считаясь с потерями…

Закончился песок – тот самый, красивый, оранжево-красный, из карьера, которым для красоты посыпа ́ли аккуратные дорожки возле комендатуры и гарнизонного Дома офицеров, где планировались торжественные мероприятия. Из большого дощатого ко ́роба-песочницы выскребли на носилки последнюю горсть песка.

Получив «сверху» – по цепочке, согласно субординации – соответствующий приказ, дежурный офицер дежурного подразделения (в тот день по гарнизону дежурил минбат) спешно, без сопровождения офицера, направил четверых старослужащих солдат, включая водителя, на грузовом автомобиле с лопатами в карьер за песком.

Через КПП в город проследовали четверо. Вернулся только один…

Поначалу никто не понял, что произошло. Мимо застывших от удивления пограничников, будто в замедленном кино, приседая и вихляя искривлёнными задними колёсами, со сплющенным как помятая консервная банка, изуродованным неведомой силой кузовом, грохоча оторванным и волочащимся по земле задним бортом, проковылял автомобиль с бледным, перепуганным, вцепившимся в руль водителем. Сквозь трещины в кузове тонкой струйкой сыпался на дорогу красный песок…

Всех вывел из оцепенения завывающий, царапающий душу сигнал общей тревоги.

Со слов водителя и в результате предварительного расследования несчастного случая была установлена следующая картина ЧП.

Проскочив шлагбаум, что при въезде на стрельбище, и свернув направо вниз, весёлая компания, в отсутствие сопровождающего предоставленная самой себе, влетела в карьер. Лихо развернувшись, задним ходом, как обычно это делали, подогнали грузовик на полкузова под нависший карниз огромного, глубокого песчаного грота, образовавшегося в результате многолетних выработок. Дело привычное, не впервой им было ездить на карьер за песком. Хоть и временная, но свобода! К тому же, согревало души близкое дыхание дембеля – ещё полгода, и домой!

Не спеша перекурили. И вот уже замелькали лопаты, вгрызаясь в отвесную песчаную стену, в кузов полетели первые комья песка. Запоздалое чувство опасности возникло лишь после того, как упавший сверху большой ком сбил с ног одного из них, наполовину засыпав, и остальные бросились его вытаскивать.

Всё произошло мгновенно. Словно голова гигантского удава, терпеливо ожидавшего с разинутой пастью своего часа, свою добычу, посверкивая из мрачной глубины зловещими красноватыми отблесками, грот внезапно пришёл в движение: набухший весенней влагой от недавно растаявшего снега, песчаный карниз с грохотом сорвавшейся горной лавины рухнул на копошащихся внизу людей! Пасть «удава» захлопнулась, поглотив свои жертвы, став для них братской могилой! Тонны песка неимоверной тяжестью навалились на кузов грузовика, подняли его на дыбы, будто игрушечного, и выплюнули, как жвачку, отбросив отошедшего за лопатой водителя в сторону…

Щурясь на солнце раскосыми глазами, принарядившиеся к празднику горожане испуганно жмутся к обочине, пропуская отчаянно сигналящие армейские санитарные машины, грузовики с солдатами в кузове и колонну бегущих по улице в сторону стрельбища с сапёрными лопатками в руках пограничников. Бегущих молча, тяжело дыша, с суровыми лицами, по которым только и можно было догадаться: произошло что-то серьёзное…

Копаем яростно, торопливо, кто – лопатой, кто – голыми руками, загребаем, отбрасываем в стороны тяжёлые, красные, будто пропитанные кровью, комья песка. В мозгу у каждого теплится мысль: может, ещё живы?! Ну почему никто из гарнизонного начальства этого не предвидел, не догадался, не додумался снарядить в карьер сапёров, которые направленным взрывом давно обрушили бы этот проклятый карниз?! Почему вообще не закрыли опасный карьер?! Обошлись бы без песка!

Для ускорения раскопок кто-то подогнал лёгкий колёсный экскаватор. Расположившись над осыпью, тот крутит стрелой из стороны в сторону, осторожно зачерпывая ковшом влажный песок.

Не передать словами то волнение, которое испытали все после первого вскрика «Есть! Нашли!». До сих пор стоит у меня перед глазами та страшная картина: высвобождаемые из песчаного плена тела представляли собой манекены; перемолотые чудовищной силой кости были раздроблены, отчего руки и ноги неестественно болтались, как у тряпичных кукол, удерживаемые лишь тонкой кожицей и сухожилиями; лица бледные, без единой кровинки и, увы, каких-либо признаков жизни; глазницы, рот, нос и уши забиты песком. Каждого из них с величайшей осторожностью укладывали на носилки, увязая в песке, спотыкаясь и падая, бежали сбоку, поддерживали, помогая санитарам донести трупы до машин.

Откопали двоих. Третьего долго не могли найти. Наконец из песка появились: сначала рука, потом плечо, голова…

Если бы кто взглянул на меня в тот миг – отшатнулся бы! Расширенными от ужаса глазами я всматривался в бледное лицо несчастного: это был… Боря Осетров… мой школьный товарищ…

На сцене гарнизонного Дома офицеров, обложенные цветами и венками с траурными лентами, стоят три гроба. В гробах – трое молодых парней. В изголовьях – приспущенные флаги, по бокам – почётный караул из комендантского взвода, держащий у ног карабины с примкнутыми штыками, офицеры с траурными повязками. Возле каждого гроба с печальными, заплаканными, скорбными лицами сидят прибывшие в гарнизон родители, не знающие ничего о произошедшем, напряжённо всматриваются в лица своих сыновей, ещё надеясь, что всё это – сон, и сыновья их встанут из гробов живыми. Звучит траурная музыка. Мимо сцены с опущенными головами и фуражками на согнутых руках молчаливой процессией движемся мы, их сослуживцы. Приглушенный свет софитов выхватывает из гробов бледные, тщательно загримированные лица с прикрытыми веками, в уголках которых разве что очень внимательный взгляд мог бы обнаружить несколько сверкнувших красных песчинок.