Яков Сычиков - Отражение

В предрассветном небе, остывая, тихо мерцала звезда. Лукаво подмигнув, будто зная, что кто-нибудь да заметит, ринулась вниз, прочертив по небу светлую полосу. В кустах глухо стукнуло. Раздалось сиплое бурканье, и наружу показалась голова.

– Кто здесь?! – хотел узнать Кроха.

Но всё молчало, и беспросветная голова скрылась вновь.

Кроха, пошарив в траве, попытался найти тот предмет, что оставил на голове его шишку. Он был уверен, что какая-нибудь гада бросила им с балкона.

«Это какая-нибудь сволочь! – думал Кроха. – Вот найду камушек и – в первое попавшееся оконце! Пусть знают, твари, что ничего я не боюсь!»

И Кроха был прав: и в том, и в этом. Бояться ему было нечего; а люди последнее время зверели и часто бросали из своих каменных убежищ различные вещи. То ими могли стать свежеобглоданные косточки, а то и что посерьёзней: бутылки, шины, мебель…

В прошлый раз Кроха обнаружил под самым своим носом презерватив, бывшей в употреблении у некой сволочи; которая, впрочем, не забывает предохранять общество от появления в нём новых гадов.

«Этому надо отдать должное», – считал Кроха; но подобным отношением к себе был тем не менее сильно оскорблён, и в тот день избил костылём одного малолетку, который по всем признакам, если и не сделал того же, что тот неизвестный гад, но был на то вполне способен.

«Потенциальный паразит!» – сказал Кроха лежащему с разбитым носом пареньку и, удовлетворённый, тотчас простил его и забыл о случившемся.

Смочив руки росой, Кроха приятно освежил горевшее с пьянки лицо, и искомый предмет случайно был найден. Им оказалась обыкновенная картофелина. Хотя точно разглядеть было сложно, и Кроха убрал её для последующего исследования в карман, но в высоту стоящей рядом многоэтажки крикнул на всякий случай:

– Зажрались, гниды!

Угрожающе помахав в воздухе кулаком, Кроха вылез почти целиком из кустов и выволок за собой громоздкую штуку. Это было его транспортное средство. Забравшись на него, Кроха оглядел местность и нового ничего не заметил. Всё было здесь знакомым, а значит, далеко он не ушёл в своих исканиях.

«День только зачинается», – понял, оглядевшись, Кроха по первым признакам рассвета.

Из подъезда ближнего дома выбрался человек. Застёгиваясь, он чуть не защемил молнией нос и, закрыв воротником пол-лица, одной перебежкой достиг машины. Сразу за лобовым стеклом замигал огонёк, и Крохе тоже захотелось курнуть. Окошко приоткрылось. Тишину взорвал треск динамиков и шум мотора. Но почти сразу всё это вместе с вонью скрылось за первым поворотом.

– Поехал на семью свою извечную зарабатывать человек, – ухмыльнулся в зависти Кроха и, хмыкнув, утёр рукавом сопли с носа. В остальном он не чувствовал утренней прохлады: изнутри его шпарило, и на лбу проступал кислый пот.

Вдалеке горела жёлтым светом витрина с гирляндой от прошедшего праздника. Первые посетители тихонько пробирались внутрь магазина, будто боясь спугнуть удачу, а возвращаясь, торопливо расходились по укромным местам. Группами, парочками или в одиночку.

То зажигались в домах, то гасли окна. Кроха вспомнил дискотеку: сцена в клубе поделена на стеклянные квадраты, загорающиеся каждый своим цветом. Вверху кружатся мигающие блестящие шары – всё рассчитано на разноцветность, неожиданность, хаотичность. Раньше Кроха просто знал это – теперь помнил и понимал.

«Раньше и имя моё было разноцветным, – подумал вдруг Кроха. – И весь я был как винегрет… сейчас как серое это утро».

На дороге показался Рыжий. Он появился из темноты, но сам продолжал в ней находиться.

– Эй, Рыжий, иди сюда, раз уж проснулся! – приказал ему Кроха.

– А?! – не понял Рыжий. Ему казалось, что пространство сжимает его в кулачке и он трещит по швам, а тут ещё сгусток непонятных слов капнул в ухо.

– Рыжий!! – убедительно повторил Кроха, но «Рыжий, выпей-ка ещё!» слышалось Рыжему. Сознанием он был в заброшенном здании возле своего дома. Ребята постарше сидели кучкой у столика из кирпичей, где на газете стояла водка с нехитрым закусем: полбатона чёрного, майонез и крабовые палочки. «На закуси-ка!» – протягивал один из ребят Рыжему вкусную палочку. «Выпей ещё, Рыжий!.. Выпей ещё!» – пели Рыжему голоса, а он пританцовывал неуклюже, цепляясь ногами за камни и не отрывая ото рта пакета с клеем.

«Хватит дышать, Рыжий!.. Выпей ещё!.. Выпей ещё!» – ребята пели, хохотали, хлопали; Рыжий закружился вконец и упал. Пыль забилась в глаза и клейкие лёгкие; он перевернулся и увидел перед собой заспанную рожу отца, брызгающую словами: «Беги за водкой, Рыжий! Беги за водочкой!» Высунув язык, отец лизал Рыжему лицо, дышал, как пёс, бегал и чесался о стены.

Клей, однако, заканчивался, и Рыжий уже в холостую гонял воздух из пакета в пакет, похожий в сумерках на раздувающуюся медузу.

– Эй, Рыжий, кончай дышать: воздух переводишь! – продолжал критиковать Кроха, и Рыжий почувствовал, как в ушной раковине что-то захлюпало, будто рассосался засор и реальность зажурчала, свободно возвращаясь к истоку. Глаза снова видели окружающее, как оно и было, но расплывчато, словно прежнее состояние уходило мешкая, неохотно; и Рыжий старательно вглядывался в силуэт инвалида, чтобы лучше вспомнить всё и больше не уплывать.

– Дай закурить, бродяга! – сказал Кроха – и, выхватив из рук Рыжего жёлтый пакет, швырнул его в кусты. Рыжий стоял перед Крохой беззащитным Пьеро с бесконечно юными глазами и оттянутыми рукавами ветровки. Достав смятую пачку, он попытался вытянуть сигарету, но пальцы двигались вяло, словно щупальцы.

– А ну-ка дай! – Кроха сам, выхватив пачку, дрожащими, но цепкими пальцами взялся за дело.

Потянулся дымок, Кроха вздохнул и закашлялся. Влага выступила на глаза, и обратная сторона их зачесалась в слизи. Наползла снаружи. Сквозь неё он глядел туда, откуда ждал солнца. Для него оно пряталось за дальними канавами, где Кроха с Рыжем ещё не валялись, а Рыжий смотрел в другую даль. Солнце Рыжего вставало всегда с разных сторон и в разное время. А сейчас он видел только солнце магазинной витрины, на поклонение к которому валил голодный толпою народ, чтобы насытиться до состояния праздности и доброго житейского счастья. Туда и Кроха смотрел теперь, почуявший, как кровь сгущается в мозгу и жить и умереть становится невыносимо просто.

***

Фактический бог взошёл над горизонтом, и, во власти его, обливались кровавым светом оцинкованные крыши пятиэтажек-гробов, вкопанных в землю. На дороге из города в город, – отделяющей его от леса, – всё гудело, грохотало, сигналило. Живое жило в каменном, а каменное органически составляло живое, без которого давно бы всё поросло сорняком и деревом.